Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

В комнате воцарилась тишина, но я точно знала, что все еще нахожусь в ней не одна. Даже сквозь шум работы приборов я улавливала натужное дыхание моего последнего стражника. Ни за что решила не открывать глаза. Прошло еще несколько секунд, как я различила звук удаляющихся шагов, пока не остался такой разноплановый и одновременно монотонный гул.

Он ушел, ушел… Оставил меня умирать. Я прислушалась к своему организму. Пока еще не испытываю ровным счетом ничего. Но что-то мне подсказывало, что силы из меня уже начинают высасывать все эти проклятые аппараты.

Через какое-то время я ощутила легкое покалывание во всем теле, словно через меня пропускали несильный ток. И это еще было терпимо. Покалывания усиливались, и вскоре я поняла, что перестала чувствовать руки и ноги. Гул приборов проник в голову, разрывая ее на части. Почему-то вспомнился какой-то старый фантастический фильм, где голова робота раскрылась, и из нее выдвинулся какой-то прибор. Наверное, робот в тот момент чувствовал себя примерно так же, как я. А меня уже вовсю тошнило от головной боли. Лежа на спине, прикованная по рукам и ногам, я рисковала захлебнуться собственной рвотой, если и дальше так пойдет. Ну что ж, возможно, так будет даже лучше — умру раньше запланированного срока и лишу кучку идиотов удовольствия получить от меня для их матушки земли невиданные силы.

Меня не вырвало, а вот сознание периодически ускользало. Тогда я проваливалась в небытие — видела свою прежнюю жизнь, когда был жив еще Виталя, и я даже примерно не представляла, что есть такие места, как Заземелье. Выныривая на поверхность из небытия и чувствуя, как силы все больше покидают меня, я мечтала, чтобы обмороки не заканчивались, плавно перетекая в смерть.

И все-таки я могла думать. Во все более редкие минуты просветления, когда по телу проходили волны сильнейших судорог, как предвестники близкого конца, в мозгу пульсировала единственная мысль, что будь жив брат, ни за что бы не допустил такого. Он бы обязательно нашел возможность вытащить меня отсюда. А не стало его, и я лишилась единственного человека, которому была дорога. И еще я вспоминала Филиппа, хоть и дала себе слово больше не думать о нем. Как сильно я ошиблась! Готова была подарить любовь тому, кто в ней совершенно не нуждался.

Где же мои куклы, посудка?.. Почему вокруг только игрушки Витали? Так ведь не честно. И пусть я не собираюсь играть, но приятно смотреть на давно забытые вещи и вспоминать о счастливом детстве.

А как я здесь оказалась? Я была… Я была в яме. Воспоминания оживлялись в обратном хронологическом порядке. Яма — бесконечные лабиринты — суд — Савелий… Почему в обратном, я и сама не понимала. Словно кто-то включил перемотку в моей голове. Лента закончилась на том моменте, как Филипп покинул зал. Подлец! Но злиться я сейчас не могла. В голове билась мысль, затмевая все остальные — все закончилось? Все наконец-то позади, и я получила долгожданное забвение, вечную жизнь? Получается, я легко отделалась? Ведь не очень долго и страдала перед смертью. Но почему я оказалась в домике на дереве, из нашего с Виталей детства? Значит ли это, что человек после смерти попадает в то место, о котором чаше всего думает непосредственно перед переходом? Ничего против не имела, и наверное, потом я смогу перемещаться в этом пространстве, о котором еще даже представления не имела. Но сейчас меня кое-что не устраивало. Почему воспоминания искажены, где мои игрушки?..

Дверь скрипнула, и показалось улыбающееся лицо Витали.

— Виталя! — обрадовалась я и хотела броситься ему на шею.

— Пипа! — предостерегающе вытянул он руку. — Не делай этого…

— Но почему?! Теперь-то можно. Теперь мы оба покинули землю.

— Не спеши. Лучше присядь, — велел брат, опускаясь рядом со мной на низенькую детскую лавочку.

Ничего не понимала. Неужели в загробном мире настолько строгие правила, что не разрешают еежадж даже обнять любимого человека? Получается, и тут нет свободы? Душа тоже вынуждена подчиняться правилам?

— Ты не умерла, — вновь заговорил Виталя, заставляя меня вздрогнуть.

— Как?

— Ты жива, Пипа…

Но почему он такой грустный? Наверное, заплакал, если бы мог. Но, скорее всего, тут не плачут.

— Тебе очень плохо, — продолжал говорить брат, глядя на меня со вселенской грустью. — Лучше бы ты умерла.

— Господи! Ты можешь толком объяснить, что со мной произошло?! — закричала я.

Неизвестность пугала, и лицо брата мне очень не нравилось. Никогда раньше, при жизни, он так на меня не смотрел.

— Тебя спасли, — голос Витали звучал приглушенно, словно говорил он издалека. — Но поздно! — он сжал руки так, что я заметила, как побелели костяшки его пальцев. — В организме начался необратимый процесс, и ты полностью потеряла способность двигаться.

Я, как зачарованная, вытянула перед собой руки и покрутила кистями в разные стороны. Не могу двигаться? Я — овощ? В детстве мы с подружками любили играть в больницу. Мне чаще всего выпадала роль тяжело больного пациента. Периодически от меня требовали полной неподвижности, даже пальцем нельзя было пошевелить… В такие моменты я представляла, что может испытывать человек, который все слышит, понимает, даже может говорить, но совершенно обездвижен. Помню, какой страх на меня накатывал, когда я осознавала всю глубину трагедии людей, вынужденных так жить. Вот и сейчас у меня на голове зашевелились волосы от неконтролируемого ужаса.

— Но я не хочу… Зачем меня спасли? Кто это сделал?

Я смотрела на Виталю и читала все ту же грусть в его глазах. Он мне ничем не поможет. Разве что в его силах предупредить, как он и сделал, собственно. Снова попробовала переступить ногами, и у меня получилось. Я даже услышала, как скрипнули старые доски пола. Тут все так реально. Даже не верилось, что на самом деле меня тут нет, что это брат призвал меня, а где-то сейчас я сплю.

Виталя не смотрел на меня, погруженный в задумчивость. Снова захотелось дотронуться до него, ведь я так давно этого не делала. Несмотря на запрет, я протянула руку и в следующее мгновение липкий и ледяной холод окутал меня с ног до головы. Брат встрепенулся и заговорил, но я его не слышала из-за усиливающегося завихрения вокруг меня. Ветер свистел в ушах, а между нами густела стена тумана, за которой я уже почти не различала Виталю. В попытке закричать я поняла, что стоит мне еще раз открыть рот, как липкий холод проникнет внутрь и убьет меня. И я испугалась. Ужасно, неконтролируемо. Возможно, так бы я получила долгожданное забвение, но было так страшно, как никогда в жизни.

Взгляд уткнулся в потолок — низкий, прорезанный глубокими трещинами. Они были настолько глубокими, что легко различались в тусклом свете, который даже толком не освещал комнату, а прятал тени в углах, заставляя сердце биться с удвоенной силой. Я не видела эти тени, поскольку не могла пошевелить головой. Но воображение мое рисовало их зловещими.