Надежда Волгина - Оборотень моей мечты [СИ]

Больше всего мне хотелось сейчас забиться в истерике и вырвать у Калины обещание, что отпустит меня, когда все закончится. Но даже времени на это мне не оставили. Калина, как в первый раз, заставил меня обернуться насильно, нажав на специальные точки. Складывалось впечатление, что разговор и мой требовательный вид утомили его без меры. Потом он обернулся сам, и тут я испытала новое желание, вгрызться ему в шею и не отпускать, пока не попросит пощады и не пообещает оставить меня в покое. Но и на это не оказалось возможности. Он первый выскочил из избы и рванул в лес, да с такой скоростью, что я едва его не потеряла среди деревьев. Благо, запах его улавливала отлично. Но нагнать его так и не получалось, он был быстрее.

Через несколько часов бешеной скачки по лесу мне уже начало казаться, что Калина решил меня загнать. Даже с такого расстояния я улавливала его злость. Уж не на меня ли? С трудом разглядывая мелькающую среди деревьев спину медведя, я размышляла на тему, что во всем винить ему стоит себя одного. Ну еще ненормальную сестренку, у которой пошел на поводу. Хорошо хоть хватило смелости признаться во всем.

Еще через пару часов, когда на лес начали стремительно опускаться сумерки, я поняла, что нахожусь на грани изнеможения. Такой темп для неопытной меня был невыносим. Я старалась бежать изо всех сил, но подвела координация. Не знаю, что случилось, только лапы мои подкосились, и завалилась я на бок. Хватала пастью морозный воздух и понимала, что его мне не хватает, что легкие аж болят от недостатка кислорода. А потом и сознание начало уплывать, как я ни старалась ухватить его. Кажется, пришел мой конец. Ну что ж, — философски подумала я. — Не в первый раз умираю.

— Накинь на нее еще вот это, — вздрогнула я от чьего-то голоса. — Никак согреться не может бедняжка.

Голос принадлежал женщине и показался мне красивым. Низким, бархатистым, даже с переливами, словно говорила оперная певица.

— Что с ней?

Этот голос я сразу узнала. Принадлежал он Калине. Я же лежала на чем-то мягком и теплом. Сверху меня придавливало что-то тяжелое.

— Истощение, чего же еще. Ты вообще о чем думал, когда несся по лесу? — мелодичные нотки из голоса ушли, и их заняли ворчливые.

— Дурак я, вот кто!

— И это мягко сказано. Ну ка, подвинься.

Возле кровати (а я уже догадалась, что лежу именно на ней) наметилось копошение. Потом одно из моих век бесцеремонно подняли, и я уставилась одним глазом в чье-то лицо. Правда рассмотреть не успела, потому что веко так же быстро отпустили.

— Так-так, девочка, кажется, ты уже притворяешься спящей. А ну, подъем! — раздался хлопок возле самого моего уха, да такой громкий, что я возмущенно распахнула глаза. — Вот так, — рассмотрела я еще не старое и не страшное улыбающееся женское лицо, которое мне сразу же очень понравилось. Наверное, это и есть Марго, а за спиной ее маячит Калина, на которого мне не хотелось смотреть вовсе.

— Ты как? — вклинился через плечо колдуньи Калина, но я даже проигнорировать его не успела.

— Иди ка, поставь самовар! — прогнала его Марго. — Чай будем пить, с печеньями. Скажи ка мне, девонька, согрелась ли ты?

Хороший вопрос. А я что мерзла?

— Не то слово! — тут же заговорила колдунья, и я поняла, что она каким-то образом знает, о чем я думаю. — Тебя такой озноб колотил, что ему вон приходилось удерживать тебя в кровати, чтоб не соскочила, — усмехнулась она.

Сколько ей может быть лет? Кажется, что не больше пятидесяти. И почему я думала, что она древняя старуха?

— Не тушуйся, — склонилась она к моему лицу, и ее черные, без единого седого, волосы, скользнули по моей щеке. — Все так думают. Это потому, что я самая настоящая колдунья. А теперь, вставай! — резко выпрямилась она и откинула одеяло. — Негоже валяться, когда дел столько.

К столу, возле которого нас терпеливо дожидался Калина, разлив по чашкам пахнущий травами чай, Марго подвела меня только после того, как обрядила в теплое платье, под которое заставила надеть штаны с начесом.

— Не трудись! — жестом остановила она собравшегося было заговорить Калину. — Знаю, зачем пожаловали.

Я же тайком разглядывала его, делая вид, что с удовольствием пью чай, хоть и обжигалась им нещадно. Кажется, выглядит он виноватым. А еще очень расстроенным. На меня старается не смотреть, хоть порой и бросает взгляды случайно, словно проверяя, тут ли я еще. Наверное, поделом ему. Тогда, почему я испытываю жалость?

— С чего ты взял, что я стану помогать вам? — вновь заговорила Марго, и огромные глаза ее блеснули черным. — Мне что с того? Если твой племянник такой болван, то и наказание его постигнет заслуженное.

— Он не болван, — вступилась я за Луку. — Он просто любит…

Тут же наткнулась на взгляд Калины, в котором прочитала благодарность.

— Любит, говоришь? — недобро усмехнулась Марго. — А с каких это пор любовь и глупость ходят рядом? Не со времен ли твоей сестрицы? — вперила она колючий взгляд в Калину.

Даже я почувствовала себя неуютно, как на суде инквизиции. Представляю, что испытал он. Что если она сейчас откажется помогать нам? Просто возьмет и выставит за дверь? Ну или ладно, сначала позволит согреться и отпоит чаем (вкусным, кстати). А потом прикажет валить восвояси… За кого я сейчас боюсь? За себя и отца или за Луку, что настигнет его кара, сама не знаю какая? В этот момент я встретилась с внимательным взглядом колдуньи и поняла, что мысли мои снова прочитаны.

— Выйди! — велела она Калине.

— Не понял…

— Я сказала, выйди за дверь. Оставь нас одних. Разговор у меня есть к ней, — кивнула она на меня, и снова мне стало не по себе.

Спорить Калина не стал, молча поднялся из-за стола и вышел из дому. К слову, ему одежды не предложили.

— Не замерзнет, не переживай. Ежели что, шкурку накинет… Да и с чего это ты о нем печешься, коли не люб он тебе? Не все ли равно, замерзнет он али нет, выживет иль сгинет?

— Не все равно, — проговорила я уверенная как никогда. — Несмотря ни на что, зла я ему не желаю.

— Вот и ладненько, — потерла она руки с таким видом, как будто я только что у нее на глазах доказала недоказуемую теорему. — Только вот я помогать ему не обязана, — тут же огорошила.

— Вы отказываетесь?

— Не перебивай, девка! Я еще не все сказала! — тут же прикрикнули на меня. — Не обязана не значит не буду, — поправила она тесемку с ярким орнаментом, перетягивающую лоб. — Но не потому, что он или ты просите. А потому, что устала я так жить. Не сегодня я решила вернуться в клан, к родным. Уже давно… Только вас вот и ждала…

— Получается, что вы знали обо всем заранее?

— Эх, деточка. Знаю я больше и дольше, чем ты думаешь. В того момента, как покусала отца твоего, жизнь его, твоя и даже твоих детей вся стала известна мне. Откровение получила такое, понимаешь? Только вот, вмешиваться в чью-то судьбу нельзя, сам человек должен справляться и с радостями, и с горестями. Потому и молчу и буду дальше молчать.