Марина Дечко - Ворожея

Конюх все смекнул. И, верно, не прибавил любви к барину своему. А посему и подсыпал лошадке темной масти под хвост.

И упряжка понеслась, разгоняя по пути люд простой. А Гай посмехался. Это ж надо, как прогадал. Понадеялся на удачу и богатство. На исцеление мамки да сестер. И лишился. Всего. Только Заринка вот осталась, да и та...

А ведь и ему богатство да удовольствие глаза застило. Расслабился. Забыл, что чутье держать тренированным надобно, оно вот и случилось. И, значится, сам во всем виноват. Только и расхлебывать все самому. Да не просто расплатиться за ошибки содеянные, а самой жизнью...

И, стало быть, теперь он по-настоящему свободен!

Ворожебник вдохнул полной грудью и впервые за последний час ощутил удовлетворение. Студеный воздух проникал в легкие свободно, легко. И дышалось так приятно, что вот не надышишься. Вдохнуть бы еще...

Да только здесь, у самих покоев Чародейки, в студеном воздухе появилась летняя сладость. И, стало быть, они почти прибыли. А ведь когда-то, в голодном детстве, Гай любил сладости. И медунице бы обрадовался...

Палаты встретили Ворожебника уважительно, с поклоном, хоть и разумел он: то все - ложь. Морок. И они следят за ним, ворьем простым, чтоб тут же донести: дескать, еще верен рыжий Госпоже своей. Послушен.

И Ворожебник прошел мимо, словно бы не замечая ни взглядов косых, ни помыслов дурных. Раскланялся у самой двери поклоном низким и лишь затем сделал шаг. Глянул кругом . Поперхнулся.

Посеред палат дивных, украшенных небесными искрами да картой дивной, лежала баба молодая. Пригожая. С волосом светло-русым, в косы длинные заплетенным. С губами алыми. И синевой остановившихся глаз...

Гай пригляделся.

Девка эта казалась живой и неживой одновременно, а уж он нынче точно ведал: то невозможно. И если отдано что Симарглу, то уж не отнять у старого бога.

- Отчего ж? - Чародейка выскользнула у него из-за спины так внезапно, что он едва не вскрикнул. И, знать, было бы дурно то. Да вот сдержался. Собрался мысленно и снова глянул на девку. - Что скажешь? Чутье?

- Мертва, - отозвался Ворожебник. - Видно, померла совсем недавно, потому и кажется живой. Не отошла еще душенька под землю, не повидалась с богом старым...

Колдунья посмехалась. Щурилась глазом зеленым, а затем коротко сказала:

- Дурак.

И Гай согласился: как есть, дурак. Был бы умен, и нынче бы промышлял воровством тихим на околице Камнеграда, а так...

- Гляди внимательно! - Веселость растаяла так же мгновенно, как и появилась, и теперь в Колдунье Ворожебник чуял нетерпение и злость. Неудовольствие. - Она пролежала в земле семнадцать зим, укрытая от глаза моего рунами древними. Что чуешь?

Гай удивился. Семнадцать зим? Это ж где видано? За такой час от девки молодой и остаться должны были только кости белесые, а эта вот...

Он осторожно подошел ближе и потянул носом. Нет, тленом нейдет. И кожа чиста да свежа, что по утренней заре. Волос светел, не тускл. Глаза...

- Осторожно, не заглядывай! - Колдунья мигом оказалась рядом, поспев прикрыть тяжелые веки. - Рано пока. Ты ж скажи, что чуешь. Выпусти нитку силы и...

Ворожебник подчинился. Собрал кругом себя разноколерных нитей да и потянулся к той, что покоилась среди огней живых. Коснулся. Жива словно бы. А вот не дышит. И если окружить аспидной...

Черная нить легко легла на тело девки, ощупывая тончайшие эманации. Заглянула внутрь, под кожу. Убедилась в том, что сердце нынче стоит, не бьется. И кровь холодна. А вот ткани не тронуты ни часом, ни тленом самим. И Гай тут же запутался: жива аль нет? И если так, то что за морок?

- Сдается мне, что дело не в мороке, - откликнулась ведьма. - Я уж и сама пыталась. Силой и рунами. Раскладами глядела. А все одно - девка эта словно бы и жива, и мертва одновременно. И, думается мне, что старая каналья саму себя перехитрила. Выложила дощечками древними тело молодое, чтоб я его не нашла. А они сохранили в мире земном не только его, но и душу. И, стало быть, не спускалась Марка пока к Симарглу, блуждая семнадцать зим меж мирами. И если отпустить...

Отпускать девку ей не хотелось. Она помнила обиды, нанесенные ей самой что Туром Каменным, что его другом Ярополком. Вспоминала, как и сама спустилась под землю. Кто тогда пожалел ее? Кто вернул? Верно, никто и не вспомнил, кроме старой матки. Да и она скорехонько за дитем своим ушла. А эта вот... и возилась же с нею старая ночница, и дитя ее выкормила. Да еще и тело сберегла. А вот ей, Пламене, пришлось себе искать оболочку другую, потому как истлела ееная...

Да только отпустить придется, раз хочет она получить монисты дивные. А заодно и Гаю показать, где те находятся. Потому как спуститься самой ей нельзя: не отпустят. А Ворожебнику туда самая дорога. Вслед за мамкой да сестрой, вслед за девкой дурной, сельской, что на Суде судьбою горелой одарили...

- Отпущу ее, - соглашалась со своими мыслями Чародейка. - Открою на миг пространство меж мирами, да позволю душе исстрадавшейся покинуть грешную землю. А ты...

Она взглянула на Гая. Справится? Должен, потому как кроме него никому то не под силу. И если он не сдюжеет, то и ей ждать придется. А уж она и так заждалась...

- Тогда и глянешь в очи синие, проследишь. Думаю, введет ее Симаргл в Избу Стылую хозяйкою - все ж, баба пригожая - а там и подарками станет баловать. И ты погляди, откуда он их берет. Потому как...

Она, кажется, поясняла что-то еще, но Гай уж не слышал. Глядел на девку молодую и мысленно молился, чтоб душа той нашла покой. Потому как семнадцать зим - это ж долго. Верно, исстрадалась.

А Чародейка собирала кругом девки руны старые, что потрескались от часу. Грязные. И вот они, - Гай нынче видел это точно - лежали в студеной земле долго. Измазались, да треснули от силы ворожебной. А вот выстояли. Верно, по-за знаками...

Ворожебник пригляделся. Нет, таких он не видывал. И, стало быть, по-за ними все сталось.

Чародейка сняла последнюю руну, и, полоснув ножом по запястью, отворила кровь. Повела рукой перед Гаем, да приоткрыла веки девкины. Поманила перед лицом той тонкой ладошкой, приговаривая:

- Иди. Иди сюда, моя хорошая!

И ласково так, нежно:

- Не обижу. Ты ж прости...

Окровавленной рукой она водила перед лицом Мары, и от движений ее воздух стал колыхаться. А потом и вовсе пошел туманной волной. И запахло предивно. По-лесному.

- Торопись! - Это уже Гаю. - Гляди!

И Ворожебник подчинился.

Расслышал легкий вздох, что сорвался с губ девки молодой, да проследил, как тот тонким облачком пронесся в рваную дыру. Впитался разом, и...

Синева глаз затягивала все сильнее. И тот мир, к которому он принадлежал, стал таять. А потом и вовсе исчез. И перед ним, Ворожебником, замелькал круговорот картинок живых.