Марина Дечко - Ворожея

Гай не знал, кто грел лучину эту. Понимал только, что благодарен он дуновенью жаркому и человеку, его рождавшему. И сказать хотел это, чтоб тот знал.

- Скажешь потом, - услышал тихий голос, - гляди пока. Сил набирайся. Тебе еще обратно, а там все сгодится...

Говорившая была женщиной, а вот возраст подсчету не поддавался. Гай силился разглядеть ее, но видел лишь тонкий силуэт, что легко двигался в дальнем углу.

- Ты уж прости меня, Ворожебник, - говорила приютившая его, - что судьбу такую тебе дала. И ведь не проклятием - спасеньем хотелось. А вот тяжко тебе, вижу. И, верно, душа мается. Но это ничего. Вот ручничок прежний в силу войдет, тогда и ты за ним заживешь.

Уж не ослышался ли Гай? Не сошел ли с ума? Или так со всеми случается по-за гранью?

Голос смеялся. Тихо, осторожно. И снова успокаивал рыжего:

- Погоди, не торопись. Привыкай к телу новому. Чувствуй, ощущай. Сродняйся с судьбою. Это ведь непросто - у других все детство на то уходит, а тебе за раз привыкнуть надобно, обжить холстину новую.

И рука коснулась голой груди Гая, опалив ту касанием горячим. А за рукою на грудь легло нечто теплое, шершавое. И колоться стало, чесаться, словно бы кожей другою он обрастал.

- И обрастаешь, Ворожебник. Погоди немного, не торопись.

Зрение вернулось почти разом. И оказалось, что лежит он посреди бревенчатого пола в горнице широкой, единственным светочем которой - тонкая лучина, что пугается порывов ветра ледяного.

- То ж озимок, он вечно лютует. Ты и сам родился в такую ночь. Последняя в уходящей зиме. Чародейка не зря тебя умирать за себя отправила. Знала, что день особый. Не горюй, Гай. Помер ты лишь на ночь одну, а с утром вернешься. И судьбу свою начнешь заново. Только вот, верни это, кому следует. Девку сыскать тебе надобно. Лесную. Особую... Лишь одну такую, что наузы плести умеет.

В ладонь Гая легла бревенчатая дощечка. Тонкая, она, однако ж, подрагивала от переполняющей ее силы. И знак, что несла на себе руна, был неизвестен Ворожебнику, хотя...

- Верно, видал ты такой. Средь монист, что у Симаргла обменял на жизнь свою. То ж фермуар особый, мощный. И на тебе такая мониста-руна была, когда ручничок старый получал, в мощи ворожебной купаясь. Те знаки есть на каждом, в ком сила теплится. А потому и как жизнь ты свою отдал - руна осталась. Она бессмертна. Оставь, сгодится. В наузу впрядешь...

И та, что говорила с ним, словно матка родная, подала руку. Гай ухватился за тонкие пальцы, и в следующий миг они подняли его с такой силой, словно бы не женщина перед ним была - богатырь славный.

Снова теплый смех. И голосом:

- Пойдем, отогрею. Не люблю младенцев зимними ночами в ручники одевать. Пальцы зябнут.

И тогда Гай понял, кто перед ним.

- Уж не Пряха ли? - Рыжий и сам испугался своего видения. Видно, разума лишился от боли. Вот и привидится всякое.

- Пряха, отчего ж нет? Не веришь? Ну и дурак же ты, Гай. В Чародейку верил, в силу, ею подаренную, - тоже. А в меня не веришь отчего-то. Вот уж и с самим Симарглом встречался, а все туда ж...

Ворожебник мигом отпрянул от божини старой, разом вспомнив что о капищах, что об идолах каменных, которым он помогал власти над людским миром лишиться. И сердце забилось быстро-быстро.

Да божиня лишь улыбнулась:

- Вот вы, люди, дивные. Верите, что убрав камень с капища, и бога силы лишаете. Не разумеете, что мы с сотворения мира на этой земле живем, за всем приглядываем. Мы и есть мир. А мир - это мы. Не убрать нас, лишив землю святую камней. Но все ж хватит об этом, часу мало. Время обновляется, и скоро утро уж. А с ним - не просто новый день. Тебе б поспеть...

Она обернулась в сторону двери, за которой довывал последнюю песню озимок, и проговорила скоро, словно боясь опоздать:

- В ночь, что ты родился, часу на ручничок не хватало. Душа уж созрела на колосе сребном, а полотну еще прясться. И девка, что перед тобою к матке отошла, свой ручничок здесь оставила, потому как не выходил он у меня по-за проказами рун живых. Что оставалось мне? Ухватила я его, обернув вокруг тельца твоего, да добавила пригоршню дощечек, что покраше. Оттого и связала вас с нею. Жизнь с жизнью. Потому и судьбу ты отчасти ее прожил... Дар ворожебный, утрату отца с маткой, знакомство с Зариной и Святом, а потом - и встречу с ней, Чародейкой. Согрешила я, что уж тут скрывать. Да только грех мой благом обернулся.

Пряха сделала глубокий вздох:

- То ж не тебе - ей суждено было сгинуть ночью этой в руках ведьмы черной. Да только коль сгинула б она, и вам за нею уйти. Потому как силе колдовской больше не смогли бы противиться ни люди, ни боги старые. Мир людей оказался бы заперт, как и Чертоги небожителей. И в нем, мире вашем, единственной божиней осталась бы та, что с огненными волосами. Да только ты вот нарушил планы, умертвив в Лесу Туманном не свой ручничок, а ее, девки лесной. И сейчас вернешься, чтобы отыскать ту, что закончить сможет начатое. Передай ей это - Пряха указала рукою на руну, что покоилась в ладони Ворожебника - да прикажи и другие в науз вплести. А нитью фермуара - темные эманации, что оставила ведьма.

И она подвела Гая к порогу горницы, отворив дверь:

- Как узнать ее? Поймешь. Вы ж с нею подобны. Душа откликнется. Не так, как с Заринкой. Да только и другое поспеть ты должен...

Лютый ветер разом подхватил полы рубашки, что сплетена была из ниток разноколерных. Ухватил, закружил их вместе с Гаем, а потом рванул на себя. И Ворожебник рыжий, споткнувшись о порог высокий, полетел вниз - сквозь облака грозовые, да воздух студеный.

Упал лицом в последний свежий снег. На капище, что покинул недалече.

Здесь пахло морозом. Землею святою, закрытой уже. Памятью. И запахи эти были впервые Гаю приятны, потому как снова напоминали: жив он.

А уж из капища Ворожебник выбирался сам. Да вспоминал увиденное.

И отчего-то нынче он разумел язык того, что было написано на рунах древних.

А вот дорогу держал не к покоям белокаменным, самой Чародейкой дареным, а к худой избенке у околицы города. Той, что в былое так не глянулась ему. Только нынче он отдал бы многое, чтобы вернуть что жизнь прежнюю, что матку с сестрой.

Головная Площадь в час ночной была пуста, тиха дюже. Не тронута гомоном выставы с окриками шалопаев вороватых, что нет-нет, да и пробегут сюда за кошелем увесистым.

Гай остановился. До избы идти недолго, если знать, как путь срезать. А вот где взять слышащих, чтоб фермуар собрать? И пришло ему в голову, что по-за картой дивной, под самими ногами Чародейки разложенной, огоньки те оставались лишь тут, в Камнеграде. А, значит, и искать их нужно в подземелье. Вот только как туда попасть?

Ворожебник вспомнил дорогу с пограничных земель. И лес густой, что никак не хотел заканчиваться. Колдовство запретное, рвавшее пространство на дыры оскубленные. Это ж если так...