Марина Дечко - Ворожея

Полноте, Хане. Разве можно так? Она - Княгиня. И что с того, что своего дитяти на руках не качала? Понимает ведь, как отцу дорога кровь родная. Вот и ее Тур по сей день горюет что за женой степною, что за сыном.

Как, не знает? Так сгинули они. Нежана - в горячке. Роговлад - в пожаре, что допустил в воеводстве любимом сам Князь, прикормив на шее змею ядовитую. Конечно, головы ту змею лишили, да вот сына не вернуть. И ей горестно...

Княгиня говорила коротко. Емко. Отчего Аслан понял: в ее руках не просто сердце Княжества. В них - сама власть.

- Чего ж ты хочешь, Хан? Лесные Земли богаты. И. верно, сыщется что-то и по твоей душе...

Аслан разглядывал лицо Княгини и все дивился: как такая могла принадлежать Туру? Ей же всего зим осьмнадцать на вид. Только вот глаза блестят предивно. Жадно словно бы. А глазам Степной Лев привык верить больше другого, потому как в них душа плещется. И, значит, что-то в светлом княжьем духе не светло вовсе. Только что?

- И верно, Княгиня, войны не хочу. Белоград пал под степным войском, а наместник его, первый сын мой, отбыл в Степь, - Хан с удовольствием заметил, как рыжеволосая сморщила личико - знать, неприятна та новость ей. - И мне бы самый час уйти...

- Верно, - соглашалась Дева Каменная, рукой приказывая дворовым обновлять блюда. - Хан не пробовал перепелов, тушеных в вине терпком? С травами лесными. Их у нас много, и все - душистые. В Степи, верно, таких нет. Мы ж поделимся. Что травами, что поварами. Дарами ценными...

И Княгиня сама нанизала тонкое птичье тельце на двузубую вилку. Отрезала кусочек мяса сочного и оставляла перед Асланом:

- Камнеград не пожалеет добра. Нам нынче война ни к чему. Только жизнь распочали...

Степной Лев кивал. Соглашался. И, чем больше он вторил Княгине, тем сильнее пахло в воздухе не самими травами терпкими, но чем-то иным, сладким. И запах словно бы знакомый, а вот нет: не поймать его, не различить за другими.

Пироги ягодные Аслан пробовать не стал - к тому часу сладость забилась что в нос, что в само горло, отчего постоянно хотелось кашлять. А Княгиня становилась уверенней. Улыбалась Хану сдержанно, потому как не пристало замужней деве высказывать уважение не мужу своему, но врагу его кровному. И все ж нет-нет, да и коснется руки смуглой. И Степной Лев от прикосновений этих едва сдерживался. Было в рыжеволосой чаровнице нечто такое, что заставляло его собираться. Ожидать. Чего?

Покои, выделенные Аслану-Льву со свитой степною, были велики. Просторны. И пахло в них так же, как и в других горницах замка - сладко, приторно. Быть может, он даже слышал где-то этот запах, а вот где - не припоминал.

Только оставаться в покоях один не стал. Уложил подле себя верных воинов, что жизни не пожелают за его благоденствие. Смежил веки...

Заснуть не удавалось долго. И ведь не страх держал его в разуме трезвом, а вот голова болела нещадно. Запах этот, настойчивый да сладковатый, словно бы узнаваем стал. Его уловить бы...

Спалось рвано, дурно. И во сне том Хан все проваливался в Подземный Шатер, где с ним говорил сам бог старый. Просил вернуться в Степь, забыть о войне. О сыне напоминал. И ведь к утру Аслан понял: воли бога послушает, потому как он - всего лишь смертный.

Только сон тот длился недолго, потому с зарею первой, пока еще ружовые полосы рассвета не разукрасили ночное небо, по замку разнесся горн: старый Князь, Тур Каменный, помер. Отошел в покое, как и положено тому, кто за собою греха не чует. И службу, стало быть, служить будут по полудню, чтобы поспеть до сумерек первых предать тело земле.

Оставаться на службу Хан не стал. И даров богатых не взял. Потому как понял он, что со смертью Тура в замке сладостью запахло еще ярче. И вспомнил: эту сладость он чуял в опочивальне сына.

А на следующий день степное войско войною стало у ворот Камнеграда, отказавшись от слова, данного самому старому богу.

***

Море Северного Ветра покорялось драккарам. Слушало наговоры, что шли от разинутых пастей дракона и льва, подчинялось. А через пасти те говорили с морем самим островитяне, бой литавров которых усиливал что ворожбу морскую, что слова сказанные...

Верно, в море том тоже пути тайные имелись. Потому как дорога до острова заняла больше седмицы, а назад - с половину.

Акватория нынче покойна, тиха. А ведь, помнится, Ярослава все боялась, как они уцелеют на этих плоских суднах, что с бортами низкими. Ни кают, ни покоев иных, - лишь по лавке на каждого пловца. И под лавкой той каждый прячет свой нехитрый скарб...

Свыклось. К концу первого дня ворожея привыкла что к морю самому, что к людям, с ним говорившим. Научилась жить среди них, разуметь. И они к ней, казалось, с разумением подходили. А вот ведьмой звали по-прежнему, хоть и понимала нынче Ярослава, то - не со зла, лишь наоборот...

Высаживались на береге пустом. Оставляли рыбацкие деревеньки вдали, и все шли вперед...

Северные земли миновались скоро, хоть и идти по ним Ярославе было тяжко. Дитя в утробе все росло, и уже не существовало для ворожеи минуты, чтобы не чувствовать, как оно жило в ней своею жизнью. Она уж и привыкла к настойчивым толчкам под кожей, как и знала: чтоб успокоить малечу, всего-то и нужно, что положить ладонь на крошечную ножку и тихо погладить. Прошептать, что любит. А когда то не успокоится, спеть колыбельную. Ту, что пела отцу его, спасая.

Но вот уж холод северных земель понемногу отошел, и на широком пространстве, что раскинулось между Торфянниками и Соляными Копями, повеяло теплом. Еще осторожным, несмелым. Но Ярослава чуяла: зима на исходе, и вот-вот Лесные Земли раскрасятся новыми колерами, среди которых все больше - сочно-зеленых.

Привалы делались редко. Останавливаться боялись. И хоть нынче в войске разношерстном слились что ворожба степная, что чародейство Сизого Острова, а недооценивать полупустые земли нельзя. Да и кто жил здесь?

Торфянники здравый люд обходил стороной: одно отребье в нем водилось. И дороги те заканчивались для обозов да торговцев смертью верной, Соляные же Копи...

Княжество Велерада Великого обходили широкою дугою. Ворожея слишком хорошо помнила, как ворожба белая сметала на своем пути что людей, что разум их. И тогда не оставалось ничего, чтобы спасти.

Ярослава и нынче боялась Соляных Земель, потому как тепериче знала наверняка: тот народ мертв. А против мертвых что за сила у живых? Она крутила крошечную белесую дощечку, что висела у нее на шее на тонком кожаном шнурке и вспоминала, какую цену заплатила за нее. А вот почто...

Может, обманул ее Велерад Великий? Да отдал то, что принесет знахарке молодой лишь горе?

Ярослава путалась мыслями, а оттого и старалась держаться ближе к мужу. Благо, тот все больше оберегал ее.

Привалы делались короткими. И все больше - ночными. Да только и среди них забыться ворожея не могла. Сон не шел ей в руку, а когда и удавалось смежить веки, снилось ей дурное, навеянное. Воспоминания видений из Соляной Земли, что уж почти истерлись из памяти. А вот оказалось - живы... оттого и старалась Яра не спать.