Марина Дечко - Знахарка

Точнее, не хотелось сейчас, когда он увидел эту золотоволосую. А до того Гай не брезговал простыми. Он и сейчас бы не брезговал - поправил себя - вот только... расхотелось?

Да, расхотелось. А ее вот - наоборот.

Захотелось укрыть от забот, что так расстроили. Да обнять. Захотелось...

Гай пошел следом. Вел носом, чуя в воздухе по-за девкой и стыд, и отчаяние, и гнев. Гнева - меньше, все больше - обиду. Стало быть, на хлопца? Ан нет, на девку обиду светловолосая держит.

Гай это разумел. Дивная сила, которая прорвалась после обряда, давала ему многое. Он и сам не понимал, как разумел все это. Да только мысли словно бы сами собою рождались в голове. И - Ворожебник знал это точно - им можно было верить как себе.

Сила не подводила его. Ни разу.

А девка остановилась у харчевни. И тогда Гай решился.

***

Заринка глотала слезы.

И пусть все говорят, что соленые они, но Зарина знала: горькие. Полынные.

Но все ж глотала, потому как выстава - не то место, где бабам реветь положено. Это на лавке дома, под образами: тогда и рев, и легче становится. А тут что? Стыд один.

В лужу вот вступить еще можно. И хорошо еще, если лужа та водой талой заполнена, а то на скотном дворе не только водяные лужи бывают...

Девка шмыгнула носом. Дура дурой. И знала ведь, что ничего с разговора того не выйдет. А все равно попыталась. Решительная, чтоб ее! За счастье свое придумала бороться. А того, что счастье то не желает ееной борьбы, как-то не подумалось...

Вот и сейчас Заринке думалось о другом.

Горе-то, конечно, было сильным. Невыносимым даже. Да только холод все равно пробирал до костей. А где холод, там и болезнь. И хорошо, если одной водой из носа отделаешься. А бывает и так, чтобы жар...

Заринка завернула в людный проулок, где высились добротного вида лавки да харчевни. Пахло здесь куда лучше, чем среди скотины. И луж все ж таки меньше было...

Девка не стала долго выбирать. Она знала, что батька ее, купец Светломеста, распродастся скоро и станет ждать у лавки с деревянным клевером перед дверью, потому и прошла к тяжкой двери. Ухватилась рукою за увесистую ручку, и, только хотела дернуть, как ладонь обхватили крепкие пальцы.

Зара обернулась. К ней шагнул статный хлопец о наряде дорогом. Шагнул и улыбнулся открыто:

- Здравствуй, - сказал, - кто ты?

Заринка оглядела молодца с ног до головы. Нашла его хорошим, да только не таким, как Свят. А потому упрямо вздернула подбородок:

- Ты бы шел себе, барин, куда идется. И дорогу не занимал.

И она легко проскользнула в харчевню, оставив удивленного хлопца позади себя.

В лицо пахнуло жаром очага, что горел посеред тускло освещенного зала, да пахом добротной снеди, что готовилась в Клеверной Лавке.

Девка выбрала небольшой столик у самого огня - часто ее здесь ждал отец, пока она выбирала себе бусы да сукна. А теперь вот ей не до бус. Да и ткань богатая так не радуют...

Тут же появилась пышногрудая разносчица, дочь харчевника. Принесла снеди и стакан горячего травяного взвара на меду. И Заринка впервые за этот долгий день в удовольствии прикрыла глаза.

- Отчего плакала? - Голос был приятен, бархатист. Но глаза открывать совсем не хотелось. - Что стряслось?

И Заринка бы не открывала очей, коль не горячая ладонь, что опустилась на руку ее. Злобно одернув тонкую ладошку, девка в недоумении уставилась на нарушителя покоя. А это все он, статный хлопец, что открыл перед нею двери лавки.

- Так почему слезы лила? - Вновь спросил он. - Что, бус не досталось?

Он смешливо уставился на нее, и его рыжие усы растянулись в довольной улыбке. Но Зарину это лишь позлило.

- Чего тебе надобно, барин? - Спросила она. - Аль не видишь, не хочу с тобой говорить?

- Не хочешь? - Притворно удивился тот. - Отчего же? Не мил?

И он подмигнул Заре.

- Не мил, - отрезала девка. - Надоедлив.

- Даже так? - Улыбка больше не трепала рыжих усов. И вид хлопца сделался серьезным. - Отчего ж?

- Другой мил, - отрезала Заринка. - И вообще, я есть хочу.

- Значит, слезы по хлопцу лила? - Не удержался собеседник. Взор его стал темен, и он зорко вгляделся в раскрасневшиеся глаза девки. - Так я и думал. Бросай это. Дурное. Все равно моей будешь.

- Твоей? - Задохнулась от возмущения Зара.

- Моей, - повторил барин. Он резко встал. Достал из-за пояса кошель с монетами, и, выбрав блестящий алтын, вложил его в ладонь проходящей разносчицы: - Это за обед барыни.

А потом развернулся на каблуках резко и мгновенно покинул лавку, оставив в недоумении что Заринку, что дочку харчевника.

***

Гость, принесший берестяные грамоты, уехал с неделю назад. Лицо воеводы, провожавшего того, было чернее тучи. Даже молодая жена боялась потревожить его своею лаской. А уж чернь...

В тот же день в замок пожаловали три всадника. И если доселе они приезжали с полными обозами, а в замке их ждало гулянье и пир, то на этот раз старосты спешились со взмыленных скакунов, чтобы скорее пройти в зал.

Говорили долго. Кажется, кричали, спорили. Только господин запретил и близко подходить к тяжелой двери. Правда, нескольких слуг все равно выпороли - гнев искал выхода.

А потом случилось страшное.

Здоровый, кряжистый воевода, разворотом плеч обходивший любого мужика в округе, захирел. Первыми прознали про то слуги, потому как молодицу больше не впускали в мужнины палаты.

Воевода второй день не спускался в трапезную.

В замке готовили вкусно. А уж теперь - и подавно. Кухар изгалялся как мог. Страшился расправы. Обыденные харчи, горячо любимые широкоплечим хозяином, не ставили в высокую печь. Все больше заморские блюда. И травы душистые везли с самих Южных Земель, чтоб пахло...

Только это не помогало.

Выставлял воевода у двери посуду с остывшей едой, к которой почти не притрагивался. И только воду пил. Много, жадно. И все равно сох.

Спустя неделю вышел постаревшим и осунувшимся. Не худым - тощим даже. Ухватился рукой за пробегавшую мимо девку, упал без сил. А на руку той прыснула зловонная черная жижа, сбежавшая из лопнувшего струпа.

Девка тогда кричала. Долго и истошно.

А потом и она слегла.

Несмотря на студеный воздух, ставни в замке держали раскрытыми настежь. Ждали здешнего знахаря.

А как тот приехал - уразумели, что не поможет. Только делать-то что-то надо...

Люди справлялись, как могли.

В коридорах пахло травами. Только теперь не заморскими - своими, родными. Полынью вот, шалфеем, зверобоем...

Можжевеловые ветки развешивали по углам горниц. И тоже жгли, проливая слезы от едкого дыма - окуривали палаты.

Пили отвары, сыпали в еду пахучие соцветия - до горечи, до потери вкуса. И покрывали дощатые полы ковром из сухих листьев да веток.

А хворающих становилось все больше.