Марина Дечко - Знахарка

Как давно он научился жить без всего этого? Не помнил. Да и зачем? Так проще.

Он снова забрался на лошадь, пришпорив покатые бока. И если их животные выдержат, у него и братьев сегодня будут еда и кров. А коль нет...

В душе колыхнулось нечто липкое. Перехватило дыхание, и перед взором почти возникло оно - воспоминание . Но проклятая кровь тут же восстала, заглушая голос души. Что должен был вспомнить Ашан об этом лесе? Да и как? Был ли здесь?

Воин не знал. Силился вспомнить , да не мог.

***

Впереди вился дымок невысоких изб, а в воздухе пахло едой.

Свежий хлеб.

Ашан давно не ел хлеба народа Лесов. Редкие гости привозили мякиши в степь, да и те по дороге черствели так, что теряли и вкус, и запах. Воин привык к жизни в Шатровом Городе. Научился любить лепешки, испеченные на тонком камне. Только все равно нет-нет, да и вспомнит ощущение, как теплый мякиш приятно кислит на языке. И как тает во рту, когда запиваешь его бульоном.

Скакун, почуяв тепло, ускорился без команды наездника, и уже спустя несколько минут Ашан въехал на головную улицу. Два всадника поспевали следом.

При виде воинов дети сбежались к лошадям, пытаясь дотянуться маленькими ручонками до хвоста. Удивленно галдели, со страхом поглядывая на чужаков. А несколько старших бегом разбежались по избам звать мужиков.

- Берегись! - Предупредил мальца Ашан, зная, что лошадь не любит чужаков. И тут же тонкий детский визг оповестил село о приезжем.

На улицу вывалило несколько здоровых мужиков, в крепких ладонях которых были зажаты вилы. Мужики держали спины прямо, но опасливый взгляд, брошенный одним из них на окно под самой крышей, дал Ашану понять: боятся. Воин перехватил этот взор и увидел острие взведенной стрелы, подрагивавшей в тонких руках подлетка. Не хорошо, дурно это. Только прибыли - и уже проблемы.

Ашан высоко поднял потемневшие ладони в знак того, что сражаться не станет. А затем, когда к нему вышел дюжий мужик зим сорока, спрыгнул с кобылы. Староста, значит.

- Я пришел в село с миром, - спокойно произнес Ашан, еще выше поднимая руки. - Мне нужен Камнеград. Дорога к нему. А до того - еда и кров. Ночь впереди, кругом - глухой лес.

- С миром, говоришь? - Сельский староста внимательно оглядел Ашана, подмечая его облик: - Глаза наши, хоть и кожа смуглая. Да и ростом высок. Статен. Беглый?

Сам мужик был невысокого роста - два аршина да два вершка всего - а держался ровно. Ровнее молодых. Воин успел разглядеть на его лице россыпь мелких шрамов, затянутых без зазубрин, и понял: перед ним былой вояка. Староста перехватил взгляд воина, давая понять, что и он понимает действия чужака.

Мужик подошел чуть ближе, близоруко морща глаз:

- Руки чисты, да только от кожуха гарью несет. Над бровью - рана. Свежая. Кобыла еще чует кровь. - И он отвернулся от Ашана, говоря сельчанам: - Поутру воевода прислал грамоту. Белоград пал. И Княжество Унислава с ним. - И он снова взглянул на воина: - Что дальше? Навострил мечи на Тура?

Ашан чуть заметно сморщился. Все, чего он хотел - это согреться и поесть, но здесь, похоже, его ждали лишь проблемы.

- То дела не ваши, - спокойно ответил воин. Его голос был тих, только вокруг сразу похолодало: он гневался, а гнева Ашана боялись даже степняки. - Я не причиню зла ни вам, ни вашим семьям. Не причинят зла и мои воины. Только коль тронете меня - не избежать вам их сурового огня. Степняки не простят смерти брата. И вспомнят ее на лавках ваших жен и у могил ваших детей. Нам нужен кров на одну ночь. Рано поутру мы уйдем.

Похоже, слова воина настращали людей, но староста старался держать спину:

- В какую избу прикажешь тебя пустить, а, степняк? От тебя разит смертью! Дети не уснут, молодицы будут реветь. Что, не знаешь, как тебя боятся?

Ашан опустил руку в карман, а затем протянул на темной ладони пригоршню алтынов:

- Мы заплатим за ночлег, да купим хлеба в дорогу. Не задержимся надолго.

Староста махнул бабам рукой и противно сплюнул:

- На окраине села - дом старого знахаря, что не пережил зиму. Видать, костьми чуял, что ничего хорошего от нее не приждать. В избе не натоплено, но дрова, кажись, еще есть. Буханку хлеба и жбан молока в дорогу получите как гости, и коней ваших накормят. А твои кровавые алтыны тут никому не нужны. Мы не торгуем кровью наших братьев.

- Те, кого вы зовете братьями, - с укором сказал Ашан, - много зим жгли соседние села за дань, и давным-давно продали рабом юнака. За такую же буханку хлеба, что тот украл, изголодавшись. И у них не было ни жалости, ни чести. Я только вернул Униславу Белому давний долг.

- Не мысли себя судьей, - скривился староста, протягивая корзину с упакованной едой и огромную охапку сена, - ночуй в избе знахаря, забирай дань и езжай отсюда. На рассвете. Через несколько верст - развилка. Там повернешь налево, и через годину ты будешь в Светломесте. То ближнее камнеградское село.

И он, отдав хлеб, глянул на руку воина, что показалась под рукавом:

- Не протягивай честному мужу руки, тавроносец, - совсем тихо сказал дядька, - в этих краях не чают заклейменных. - И уже громче добавил: - и пусть Стрибог дует под копыта твоему скакуну.

В душе колыхнулся гнев, проклятая кровь забурлила, ища отмщения, но Ашан сдержался. Наскоро привязал поклажу к боку лошади и, не глядя, двинулся к избе, на которую указал староста.

А как закрылись двери за степняками, на вытоптанной копытами степных лошадей дороге раздался глухой цокот. Всадник то и дело оборачивался в сторону села, но вскоре успокоился, завидев тонкую струйку серого дыма, взвившегося от старой избы знахаря.

***

Ночь выдалась тревожной.

Воины спали по очереди, зорко наблюдая за сонным селом сквозь небольшие окна, пробитые у самой крыши. Несколько теней металось по улице, и иной раз Ашану чудилось: нападут. Но в ту же минуту все снова стихало.

Проклятый то и дело втягивал тяжелый слежавшийся воздух избы, стараясь учуять, не подожгли ли их селяне. Но все обошлось.

Небо светлело, пока вдали не показались алые ленты.

А потом повалил снег. Алеющую гладь заволокло тяжелыми тучами, а холод стал еще нестерпимей.

Завьюжило, завыло со всех сторон. И крошечное оконце, затянутое бычьим пузырем, покрылось мокрыми тяжелыми хлопьями. Тогда-то командир и понял: пора. Иначе до утра не доживут.

Встали быстро. Всухомятку съели вечерний хлеб, что успел зачерстветь, запили молоком и накормили скакунов.

Лошади, будто озверевшие, то и дело норовили укусить хозяев, отчего пару раз тем пришлось стукнуть одичавших животин по испуганным мордам. Притихли. А копытами все равно от страха взбивали мокрый снег. Ни уговоры, ни угрозы не брали лошадей за живое. Боялись те.

А погода становилась все горше.