Анна Мичи - Академия Трех Сил

Хен поморщился, но пояснять не стал. Вместо этого спросил:

— Зачем тебе это?

— Что «это»?

Мне захотелось отступить. Хен реагировал вообще не так, как я ожидала или могла ожидать. Ладно попытка отшутиться — это можно было предположить. Но странные упреки и эти вопросы… Я не понимала, к чему они.

— Зачем тебе… — он запнулся, на миг отвел глаза. Потом снова полоснул беспощадным недобрым взглядом. — Чего ты хочешь добиться всем этим? — Он неопределенно дернул подбородком. — Зачем ты… — не договорив, отвернулся, уперся руками в подоконник, длинно и судорожно выдохнул. Повесил голову, потом покачал ею. Резко повернулся. — Зачем тебе я? — повторил тоскливо и как будто с некоей беззащитностью, усталым безразличием, когда уже нет сил сражаться и хочется просто сдаться.

— Тебя это так сильно раздражает? — произнесла, почти не слыша, что именно говорю, — сердце пустилось вскачь, оглушительно, от напряжения темнело в глазах.

Хен досадливо мотнул головой. Сказал с силой, будто уговаривая:

— Не надо. Зачем? Почему бы тебе не влюбиться в кого-нибудь другого? Вон их сколько крутится вокруг тебя.

Это было как удар под дых. На глазах выступили слезы, дыхание перехватило. Внутри все судорожно сжалось, скрутило болезненной судорогой, резануло, заныло.

«Почему бы тебе не влюбиться в кого-нибудь другого…» Ледяные слова эхом повторялись в сознании. Вот, значит, что он обо мне думает. Назойливая мелкая липучка со своими чувствами. Хочет, чтобы я оставила его в покое и больше не донимала взглядами и признаниями.

От выступивших слез лицо Хена расплывалось перед глазами. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться прямо здесь. Изо всех сил стараясь держать спину, повернулась.

Скорее, скорее бежать отсюда. До двери дойти медленно, чтобы снова не выглядеть глупой малолеткой, а там уже можно пуститься со всех ног. И не домой, только не домой. Дождусь окончания праздника где-нибудь на стадионе или на тренировочной площадке, заявлюсь к Лидайе, выскажу все, что думаю о ее дурацких планах и…

Мысль додумать не успела. Хен нагнал меня на полпути, схватил за локоть, рывком развернул. Его грудь вздымалась, глаза метали молнии.

Я вжалась лопатками в жесткую холодную стену. Дверь была рядом, но Хен одной рукой уперся в стену над моей головой, другой преградил мне путь. Я вдруг испугалась, рванулась было, но рука Хена помешала, а в следующий миг он вообще прижал меня к стене, придавил сильным, крепким телом.

— Проклятье, Сатьяна, — проговорил глухим, полным муки голосом. — Не делай такое лицо. Это невозможно…

Застыла, притиснутая к стене его телом. На глазах еще были слезы, но сердце уже выскакивало из груди. Я ничего не понимала, но было страшно даже дышать, словно в любой момент могло случиться что-то непоправимое. От напряжения потрескивало в воздухе. Отвернувшись, смотрела в пространство, опасаясь говорить и шевелиться. Любые слова или действие могли оказаться ошибкой.

Я почувствовала, как к скуле прижались мягкие губы. Дыхание опалило кожу, на мгновение меня точно в горячую лаву окунули. Вздрогнула, взметнула глаза на Хена. Он поцеловал меня? Мне показалось?..

В его глазах плавало столько разного, что я совсем растерялась. Смутная тяжелая вина, глухое отчаяние, тревога, сожаление — и еще что-то непонятное, тягучее, вызывающее внутреннюю дрожь, какой-то неявный сигнал, заставляющий мое тело реагировать. Синие глаза стали почти черными, и я тонула в них, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

Хен снова глухо и тяжело вздохнул. Взгляд, странно расфокусированный, затуманенный, опустился чуть ниже, Хен резко сглотнул, облизал губы, будто в горле внезапно пересохло. Рывком, словно совсем отчаявшись, прыгая с головой в омут, подался вперед. Горячие губы накрыли мой рот, раздвинули, язык ворвался внутрь — это был рваный, почти насильный поцелуй, хотя я ничуть не сопротивлялась. Едва оторвавшись от моих губ, Хен поцеловал меня снова — еще необузданнее, со звериной дикостью, будто заявляя свои права.

Дрожала в его руках, не понимая, что происходит. Бросало то в холод, то в жар, я не верила собственным ощущениям, не верила, что Хен целует меня, что это на самом деле. Внутри все сжималось от его близости, запаха, от настойчивых движений языка и губ.

Совсем растерявшись, я робко обняла Хена за талию — нет, скорее вцепилась в полы рубашки, то ли пытаясь притянуть ближе, то ли чтобы самой устоять на ногах. Смявшие ткань пальцы коснулись гладкой горячей кожи, Хен судорожно вздохнул и стал целовать меня так яростно и исступленно, что коленки у меня окончательно подкосились. Он будто вымещал на мне злость или, скорее, выплескивал что-то, давно его мучившее; точно сам не мог остановиться, пока не выпустит весь этот бесконечный пыл, не избавится от сжигающего его жара. Его пальцы пробрались в мои волосы, ласкали кожу головы, рождая сотни мелких иголочек. В промежутках между поцелуями я видела его глаза — шальные, пьяные, затопленные чем-то первобытно-темным.

Наконец этот безумный, невозможный водоворот стал стихать. Хен целовал меня спокойнее и вдумчивее, дольше заглядывал в глаза, словно проверяя, все ли в порядке. Зато руки его опустились ниже, оплели меня намертво, даже дышать было трудно. А может, дыхание спирало от нашей невероятной близости — ничего не понимая, я только боялась, что она сейчас прекратится. Что в следующий момент он отстранится от меня, скажет какую-то резкость, прогонит — или сбежит сам.

Но Хен после очередного поцелуя уперся лбом в мой лоб и смотрел в глаза, дышал тяжело, как загнанный зверь, но во взгляд возвращалась разумность. Поднял руку к моему лицу, и пальцы плавно, нежно скользнули по коже, очерчивая линию скул, щеку, челюсть.

— Глупышка Сатьяна, — пробормотал глухо и неразборчиво, слабо улыбнулся.

В глазах тяжелым осадком колыхалась неясная вина. Это настораживало, но я предпочла не заостряться на ней, не хотелось обращать внимание ни на что, что могло бы нарушить момент беспредельного счастья.

Я потупилась, а потом уткнулась носом в рубашку Хена. Вцепилась в нее, будто боялась, что Хен сейчас уйдет. Может, и впрямь боялась.

— Глупышка, — повторил он чужим далеким голосом, но обнял меня, притягивая к себе.

Его сердце под моей ладонью колотилось так же бешено, как мое, и это кружило голову и путало мысли.

Домой мы пошли вместе, рука об руку. Не могла поверить, все поглядывала на Хена, словно он в любую минуту мог растаять, но тот только посматривал в ответ с легкой улыбкой. Мужские крепкие пальцы, переплетенные с моими, вызывали ощущение уверенности.

Поначалу мы оба молчали. Я боялась говорить, страшилась ляпнуть что-нибудь такое, что разрушит едва зародившиеся отношения. Хен заговорил сам: о сессии, о приближающихся праздниках, о смешных случаях с его сокурсниками. Вел себя как всегда, и, если бы не наши сплетенные руки, я бы засомневалась, что между нами что-то было.