Венди Хиггинс - Сладкая опасность

— Эй, ты! — Взгляд Рахава выхватил из толпы стоящего с краю молодого испа с луком за плечом. Тот с каменным лицом вышел вперед.

— Убей обоих, — приказал Рахав.

Исп стиснул зубы и, мгновение поколебавшись, кивнул. Вытащил стрелу из висевшего за спиной колчана, положил на тетиву. Со лба у него, несмотря на прохладную ночь, скатилась капелька пота, и он, наклонив голову, вытерся о рукав.

— Сейчас уйдут, болван! — закричал ему Сонеллион.

Исп не спеша навел своё оружие на бегущих, сконцентрировав до предела зрение и слух. Кадык юноши дернулся, выдавая попытку нервно сглотнуть; затем он выпустил из лука стрелу, а через секунду — вторую.

Обе попали точно в цель. На пару мгновений в Колизее воцарилась мертвая тишина. Феми и Ёсиро рухнули замертво друг на друга, так и не разжав руки, а стрелок в изнеможении опустил лук и с поникшей головой вернулся в толпу.

— Это еще что такое? — возмутился Фамуз, повелитель смертоубийства. — Раз-два — и готово? А потеха где?

— Тише, Фамуз, — хохотнул Рахав. — Трудно рассчитывать на большее, когда пользуешься услугами испа. Пусть, — тут он заговорил громче, так что его голос был слышен даже в задних рядах толпы исполинов, — это послужит всем вам предостережением. Вы существуете только для одного — дабы вводить во грех род людской. Кто смеет отлынивать, теряет право находиться на земле. И если вы об этом позабудете, то уж я-то не позабуду. Можете быть уверены. А теперь вон отсюда! Мы переходим к закрытой части собрания.

Толпа смешалась, испы толкались и теснили друг друга, торопясь поскорее убраться с глаз повелителей.

Иезебет и Алоцер стояли посреди этой суеты с каменными лицами.

Рахав хрустнул пальцами и поглядел вслед последним уходящим испам.

— Уже не одно столетие я твержу, что эти непредсказуемые полукровки не стоят наших усилий. И всё-таки вам, остальным, почему-то непременно надо заводить эту мерзость, тупую, как люди, и опасную, как дикие звери.

Он улыбнулся своим мыслям, а потом сказал вслух:

— Сам Бог их покинул и позабыл.

Я клялась, что никогда не займусь делом отца-демона. Не стану развращать человеческие души, склоняя людей к разрушению собственных тел наркотиками и алкоголем.

Наивное обещание. Наивные представления об очень многих вещах.

Гулкие басы, полутемная комната, все танцуют. Я забралась на кофейный столик и якобы не замечаю устремленных на меня взглядов. В основном они дружелюбные, но кто-то смотрит с вожделением, кто-то с осуждением, встречается и зависть. Сегодня столик понадобился мне не столько для привлечения внимания, сколько для улучшения обзора. Неподалеку шастал дух-демон, так что следовало быть настороже. Перед тем я не встречала их целую неделю — самый долгий интервал после новогоднего форума.

Джей и Вероника — мои лучшие друзья из числа людей — тоже пришли на вечеринку, причем как официальная пара: они уже четыре месяца как помирились. Обстоятельства их ссоры в Новый год, когда Джей целовался с Марной, моей подругой-испой, сделались запретной темой. Марна, дочь Астарота — повелителя прелюбодеяния, — была неравнодушна к Джею, но целовала его, зная о сильном чувстве между ним и Вероникой.

Я поискала среди танцующих Джея и Веронику, но не увидела: наверное, играют в карты в подвале и вскоре засобираются домой. А мне нельзя было уходить так рано — еще до полуночи — из-за шептуна.

Он был тут — распластался по потолку, словно нефтяное пятно по воде, — и стоило ему появиться, как веселая жизнерадостная атмосфера вечеринки сменилась на мрачную и зловещую.

Я танцевала на столике, хотя ужас острыми иглами раздирал меня изнутри, а сердце выпрыгивало из груди. Сколько уже времени прошло, а от шептунов меня по-прежнему бросало в дрожь. Дух с недовольным видом рассматривал улыбающихся людей и пикировал то к одному, то к другому, нашептывая мерзости. Танцующие стали сердиться друг на друга, у кого-то что-то пролилось, кто-то кого-то толкнул.

Когда я спрыгнула со столика и направилась в кухню, демон последовал за мной. Несколько человек попытались меня остановить и заговорить, но я притворилась, что никого не замечаю.

Темная тень стремительно подлетела ко мне, и в мой мозг противной слизью просочился шепот:

— Дочь Белиала, это веселье совсем не буйное.

Я скрипнула зубами, напряглась всем телом, чтобы окружающие не увидели, как меня трясет, и, стремясь поскорее выгнать демона из головы, отправила мысленный ответ:

— Знаю. Сейчас всё переменится.

На кухне меня тепло приветствовали поднятыми бокалами и радостными возгласами.

Ровесники простили мне прошлое пренебрежение их обществом и, навсегда похоронив память обо мне прежней, радостно приняли в свою среду заправскую тусовщицу, внезапно возникшую из ниоткуда полгода назад. Мое превращение было настолько же противоестественным, как если бы цветок заставили распуститься посреди зимы.

— Ну, что тут у вас? — я натянула самую веселую улыбку, какую только смогла изобразить.

Через неделю после форума демоны-шептуны начали меня преследовать. Неотступно. Шесть месяцев. Каждый день. А неделю назад не появились. Я подумала — может быть, всё? Может быть, проверка закончилась, и они, наконец, отстанут? Нет, не отстали.

Я сама себе поражалась — настолько внезапно и яростно вспыхнула во мне воля к жизни. В ту ночь в Нью-Йорке у меня наконец открылись глаза: я должна продолжать жить, чтобы исполнить некое предназначение. Уже лишенная того, о чем мечтала и на что надеялась раньше, после всего, чему меня подвергли, я отказалась сдаваться и вопреки своей нежной, наполовину ангельской природе вступила в борьбу.

Инстинкт самосохранения заставлял меня с каким-то отчаянием искать неприятностей. Если где-то намечалась вечеринка, я была тут как тут. Иногда заказывала алкоголь, хотя чаще делала вид, что пью. Я стала наряжаться в соответствии с модой, вдела три серьги в одно ухо, две в другое и вставила кольцо в пупок. Нашла суперкрутую парикмахершу и позволила ей делать с моими волосами все что угодно, лишь бы они оставались светлыми. Очень светлыми. Потому что блондинки легкомысленные, разве не так? Я производила самое что ни на есть легкомысленное впечатление.