Оливия Штерн - Страж её сердца [litres]

И Фредерик убит.

И эта странная книга на столе у Магистра.

Стало тошно, теперь уже действительно тошно.

Мариус оттолкнулся от стены, о которую опирался рукой, и заспешил вперед по коридору. Изредка ему встречались молодые стражи, подобострастно кланялись. По Надзору упорно ходили слухи, что именно Мариус будет следующим Магистром. А сколько лет этому? Неизвестно. Но старым он точно не выглядит.

Наверное, наилучшим решением будет сейчас вернуться домой, в Роутон. Там сонная тишина, яблони, Марго и Робин – и никаких странных и страшных мыслей, что, быть может, все не так, как об этом говорят.

Он поморщился. Ну да, Марго и Робин. А еще Тиберик. И эта девка. Интересно, не умерла ли она? И ведь скоро придется устраивать торжественный прием, приглашать нужных и важных людей Роутона. А в доме раздрай, пыль, паутина…

А еще нужно бы остаться на похороны Фредерика, но не хочется. Хочется, чтобы друг остался в памяти этаким легкомысленным весельчаком, романтиком и любителем поволочиться за каждой сколь-нибудь симпатичной мордашкой.

И что делать со всем этим, Мариус не знал.

Он вышел во внутренний двор Надзора, вдохнул полной грудью. Возможно, он побудет в Роутоне, успокоится и примет какое-то решение. Над головой шелестели листья, уже тронутые желтизной, и на сердце сделалось так тоскливо, что хоть волком вой. Думать о том, что все, чему учили в Надзоре, – ложь, не хотелось. Хотелось отмотать назад время и никогда не приезжать к Фредерику, не слушать его звонкий голос, эти рассказы о несоответствии догмата и содержимого пыльных архивов. Просто. Ничего. Не знать.

Мариус прошелся по пустынной аллее, уселся на скамье и выудил из кармана портальный артефакт. Долго крутил его в пальцах, а мысли плыли, плыли… Думалось о том, что артефакт похож на детский волчок с двумя шкалами и стрелками управления, и о том, что меньше знаешь, крепче спишь. Хотя вот Фредерик узнал много и теперь уснул уже навсегда. И о том, что вся эта истина ему лично сто лет не нужна, и что Фредерик сам виноват, сунув нос, куда не следует, а Магистр никогда и никому не показывает Око Порядка, быть может, потому что его и в самом деле нет? И карта, наскоро набросанная карандашом, местность вокруг Роутона. Крагхи знают, что это все значит. А ему, Мариусу, все это не нужно. Он просто хочет служить Надзору и предан Магистру, как и раньше…

А если и правда все двуликие – потомки тех, кто сгинул за Пеленой?

Да и сгинул ли?

Нет, он просто будет служить Надзору. Никаких мыслей.

Мариус стиснул зубы. Лицо Фредерика так и стояло перед глазами. Почему напали именно на него? Случайность? Да, нужно думать, что просто не повезло.

День медленно катился к вечеру. Мариус поднялся, сжал волчок портала, ногтем перевел стрелку на нужную метку и с силой вдавил активирующую кнопку. Перед глазами пыхнуло, невыносимо завоняло гарью, и он ступил на траву уже рядом со своим домом.

Огляделся, щурясь на яркое, висящее низко осеннее солнце. За время его отсутствия почти ничего не изменилось, только яблоки собрали. Ну и с окон Робин отодрал доски. Тишина, лишь шелест листвы на ветру.

Сейчас как никогда хотелось побыть одному. Наверное, потому что решение так и не принято, а сомнения так и жрут душу, хуже червей.

Мариус еще раз окинул взглядом старый дом и пошел по тропинке в обход, чтобы вернуться никем не замеченным через черный ход. Уже нырнув в прохладу дома, прошелся по коридору, мимоходом заглянул на кухню – там на печке что-то булькало в чугуне, аппетитно пахло мясом, но Марго не было. Возможно, она куда-то отошла с Тибериком. Мариус прислушался – воплей двуликой тоже не было слышно. Померла? Возможно, так будет лучше… И, стараясь не скрипеть половицами, поднялся на второй этаж, в свою спальню. Хотелось верить, что Марго подготовила чистое белье.

Заходя в комнату, он уже видел сорочку и бриджи, аккуратно разложенные поверх покрывала. Покрывало было шелковым, с вышитыми цаплями, его еще Ровена покупала когда-то. И Мариус решил, что надо все отсюда выбросить, чтоб и не вспоминать. Купить новое. Он устало сбросил форменный сюртук, начал расстегивать рубашку – то, что осталось от пуговиц…

И внезапно заметил быстрое движение в углу у окна. Как только сразу не увидел?

Он медленно обошел кровать и остановился над двуликой. Выжила, значит. И теперь почти распласталась на полу, изо всех сил пытаясь стать незаметной. В руках – щетка. Рядом – бадейка с водой.

Она тяжело и часто дышала, с присвистом, на переносице выступили мелкие капельки пота. И темные волосы на висках мокрые.

«Боится, – подумал Мариус. – Ну и хорошо. Пусть боится».

– Ты что здесь делаешь? – поинтересовался он, опираясь рукой на столбик в углу кровати. – Какого крагха сюда пришла?

Девка посмотрела на него своими огромными темно-серыми глазищами. Прижала к груди щетку, как будто та могла ее спасти.

– Я… я полы мою.

И губы задрожали, будто сейчас расплачется.

Мариус посмотрел на печать. Болезнь миновала, и теперь печать Надзора выглядела просто как чернильный рисунок, большой такой, на всю левую щеку. Другая половина лица чистая и кожа просвечивает, как фарфоровое блюдце, если смотреть сквозь него на солнце.

Ему показалось, что ошейник слишком туго охватывает тонкую шею и уже натер розовую полоску. А сама девка, в старых штанах Робина и в старой его же рубашке, выглядит совсем как недокормленный мальчишка-беспризорник.

Полы она моет, видите ли.

– Убирайся, – устало буркнул он. – Я предупреждал, не попадайся мне на глаза. Прибью.

Двуликая опустила голову, затем, чуть помедлив, подхватила бадейку, зажала щетку под мышкой и бочком-бочком, обходя его как можно дальше, шмыгнула к двери.

– Передай Марго, чтобы обед накрывала! – крикнул он вдогонку.

Последний-то раз ужинал вместе с Фредериком, а потом уже не получилось поесть.

После этого случая Алька изо всех сил старалась не попадаться на глаза своему выходит что хозяину. Это оказалось неожиданно просто: его почти никогда не было дома. Как говорила Марго, все время пропадал в местном отделении Надзора. Являлся только на ужин (тогда Алька пряталась на кухне и старалась носа не высовывать), а потом почти сразу уходил к себе, оставаясь в спальне до утра. На следующий день приор спускался в столовую, перекусывал наскоро, а в это время у ворот уже ждал ведомственный экипаж. Альке только и оставалось, что помыть кружку из-под кофе, большую, керамическую, в красивых разводах синей и фиолетовой глазури, и смахнуть крошки от гренок со стола.

Иногда, очень редко, прятаться не удавалось. Однажды Алька забралась по выщербленной кладке на второй этаж и метелкой собирала паутину с окон. Она вообще очень хорошо лазила по стенам – и потому, что была легкой, и потому, что в ней говорила кровь двуликой. Так вот, Алька увлеченно собирала паутину и гоняла жирных пауков, когда меж лопаток неприятно закололо. Она обернулась – и едва не свалилась вниз, потому что у ближайшей яблони стоял приор и смотрел на нее. Алька похолодела, слишком свежо было воспоминание о том, как он застал ее в спальне с ведром и щеткой. Пальцы мгновенно сделались скользкими, слабыми, ей пришлось цепляться изо всех сил, чтобы в самом деле не свалиться дохлой мухой под ноги ниату Эльдору. Она оглянулась еще раз – его больше не было.