Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

— Куда прете, бабьё? — сердито прикрикнул. — Назад, шальные!

— Глаза разуй, фетюк, — грубо ответила Варвара, — Иль не видишь, кто пред тобой? Простую бабу с чародейкой не различишь?

Она отодвинула ткань корзно и показала стражнику знак Дома Предсказаний. Тот мигом переменился в лице и отступил назад.

— Прости, уважаемая, ошибся я.

— То-то же. Помощница это моя, — Варвара на меня указала. — Ее тоже пусти.

Стражник снова встал на пути народа, угрожая бердышем. Только людям все равно было. Они зашумели, двинулись вперед, выкрикивая ругательства в князевых дружинников. Те постепенно отступали, видя, что от народа никуда не деться. Люд будто растерял страх, завидев гарнарца.

В широкой зале терема собралось много народу. Княжье вече, знатные горожане, чародеи, зажиточные купцы и воеводы. Мы с Варварой протиснулись вперед и стали по левую сторону среди купеческого люда.

Я высунулась вперед и осмотрелась в надежде увидеть своего Ладимира. Может, ему тоже удалось сюда пройти? Вон Ростих за князем стоит, по правую руку. Рядом с ним воевода Далибор, Всеслав. А по левую руку скельдианский посол сидит. Важный такой, в светлых одеждах и черном плаще, со знаком дракона на груди.

Я невольно шагнула вперед, чтоб лучше рассмотреть его. Волосы — пепел с серебром — на плечах мягкими волнами лежат. Лицо все также спокойно. На миг взгляды наши будто встретились. Почудилось мне, что прямо на меня взглянул и что-то сказал.

«Сольвейг…»

Да нет, показалось, это он советнику своему говорит. А то на гарнарца кивает и горячо о чем-то рассказывает.

Наконец князь Мстислав поднял правую руку и по знаку его гомон в зале утих.

Мстислав был уже немолод. Брови на суровом лице сведены, а на правой щеке глубокий шрам, полученный в битве. Одет князь в красное корзно поверх белых одежд. Поверх седых волос на нем был широкий золотой обруч, покрытый знаками обережными — символ власти княжеской.

— Досточтимое вече, храбрые мои дружинники, уважаемые купцы, мудрые чародеи и весь честный люд, что явились сюда, — громким голосом молвил князь. — Сегодня к нам прибыл особый гость — посланник Гарнарского каганата. Он принес вести от кагана Ихмета, войско которого уж четвертый день стоит у наших южных границ.

По залу протянулся гул.

— Беру вас всех в свидетели каждого его слова, — продолжил князь. — Пусть все вы услышите те вести, которые он принес. И пусть каждый из вас расскажет о них другим.

Гарнарец стоял, скрывая презрительную улыбку. От него так и веяло злостью. Казалось мне, он радуется будто в последний раз.

— Что поведаешь нам, гость? — наконец спросил его князь.

Гарнарец не поклонился, как полагалось. Не встал на колени, не принес даров. Лишь развернул грамоту, сломав печать, и стал читать по-белардски со страшным выговором. Приходилось вслушиваться, чтобы понять его.

— Мой повелитель, великий каган Ихмет Солнцеликий, властелин неба и земли, повелитель Красных степей, правитель Гарнарского каганата и трех земель Дорийской долины, передает князю Беларды Мстиславу Светлояровичу весть о том, что истекает срок, отпущенный ему. Великий каган не станет ждать дольше и, если через седмицу, князь Мстислав Светлоярович не согласится встать на колени и получить ясак — плату, войско моего повелителя войдет на земли Беларды и сожжет все на своем пути до самого стольного града Трайты.

Гарнарец поднял голову и посмотрел на князя, ожидая его реакции. Мстислав был спокоен.

— В доказательство своих намерений великий каган Ихмет шлет князю Мстиславу Светлояровичу дар — голову его родича — воеводы Вышеслава Братиславича.

Гарнарец свернул грамоту, потянул тесемку мешка и перевернул его. В зале кто-то вскрикнул, а после повисла тишина. Отрубленная голова, вывалившаяся из мешка, покатилась по полу и остановилась почти у ног князя Мстислава.

Я впервые видела такое. В искаженном мукой и уже попорченном тлением, лице, трудно было узнать когда-то великого человека, двоюродного брата Мстислава. Человеческая плоть не стоит ничего, как только ее покидает душа.

Невольно сжав кулак, я сдержала возглас. Гарнарец молчал, выжидая слов князя. Скельдианский посол что-то проговорил Мстиславу, а тот даже не повел бровью. Сидел он, вытянувшись стрелой, гордо смотрел на то, что осталось от его родича, и молчал.

— Мои боги велят привечать гостей, — наконец нарушил он тишину. — Если входит человек в твой дом, велено не трогать его, а велено принять, накормить и напоить. Посла же и вовсе следует ласково принять и выслушать. За то, что принес ты мне вести, благодарю. А за то, что принес голову моего брата, — князь на миг прервал речь, — за то, что принес голову моего брата, приговариваю тебя к смерти. Как радушный хозяин, окажу гостю почтение и дарую легкую смерть.

Гарнарец только улыбнулся будто не ему приговор вынесли.

— Мой повелитель просил привезти ему ответ от князя Мстислава.

— Уважим его, — молвил Мстислав. — Письмо сегодня же напишу и отправлю с самым быстрым соколом. Стража!

Дружинники сразу же схватили гарнарца под руки, разоружили его.

— Казнить сейчас же. На площади, — велел князь.

— Ты заплатишь за мою смерть своей кровью, — прошипел гарнарец. — Проклинаю тебя! Духами своего рода проклинаю!

Почудилось мне будто темное облако сгустилось вокруг Мстислава да вмиг и исчезло.

Увели гарнарца, а князь все вслед ему смотрел. Потом обернулся к Ростиху, а тот лишь кивнул легонько.

Народ в зале зашевелился. Кто-то ринулся прочь, чтобы казнь увидеть, а кто-то старался поближе пройти, чтобы слова Мстислава услышать.

Но князь ничего более не сказал. Поднялся и ушел в боковую дверь. Вече, чародеи, воеводы и скельдиане последовали за ним.

Я привстала на цыпочки, чтоб еще разок северянина увидеть да не смогла. Какой-то дюжий купчина все собою загородил.

— Идем, Вёльма, нечего тут, — потянула за руку Варвара.

Люд столпился на площади, где высился темный помост. Темным он был оттого, что злая сила вокруг скопилась. Того и гляди раздавит, к земле прижмет, навалится и головы поднять не даст.

Я оглянулась на Варвару. Та стояла и будто ничего не замечала — не видела и не чуяла.

Как вывели стражники гарнарца, я вовсе глаза зажмурила и невольно уши руками зажала. Отчаянные крики донеслись до меня со всех сторон. Просьбы о спасении, злой смех, вопли боли, проклятия вслед виновным. Смешались они с криками людей.

— Убить его, супостата треклятого!

— Смерть басурманину!

— На кол злыдня!

— Шкуру с него содрать! — завизжала толстая баба в красном сарафане.

— Голову его собакам!

— К ушедшей его! — сотрясал клюкой старик.

Я стояла, чуя, что голова вот-вот расколется на мелкие части. В ушах звенело, глаза слезились будто от едкого дыма, а по телу такая дрожь бежала, что и передать нельзя.