Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

— Вёльма? Вёльма!

Варвара взяла меня за плечи и тряхнула.

— Чего это ты?

— Не могу, Варварушка, — прошептала я, стирая с лица слезы. — Все они будто зовут, все кричат, не могу не слышать…

Чародейка только покачала головой.

— Всем тяжело вначале, когда дар просыпается. После уж привыкнешь, замечать перестанешь.

— Разве можно?

— Можно?

— Научи, Варвара.

Она неодобрительно на меня посмотрела.

— Рано еще. Да и не я должна… Ты, Вёльма, только скажи им, что не станешь слушать, не станешь отвечать. Только к живым прислушивайся, о духах не думай. Они не умолкнут, а тебе мешать перестанут. Сможешь?

Я часто закивала.

Духи… Знала я сказки о них. Говорили старики, что кругом те. Куда ни глянь, в какое место не приди — везде духи. Видят и слышат их лишь те, кому дар особый положен. Остальные лишь верить могут.

Не замечают люди оборотной стороны. А она у всего есть. У монеты золотой, что гербом княжеским отмечена. У платья расшитого — выверни на изнанку, и узоры уж не те. У луны-девицы, что второй свой лик от земли-матери прячет. У терема узорного — войдешь, а внутри пусто. А у яви нашей — навь.

Звучали все еще в моей голове крики их. Кто-то даже по имени звал. Окружили меня, невидимые, того и гляди за руку кто дернет. Да только не смогут.

— Не слушаю я вас. Отойдите. Не слушаю. Не слышу…, - зашептала я. — Помоги мне, Вела-вещунья. Протяни свою длань, не оставь.

Толчея среди люда сделалась невыносимой. Все так и стремились увидеть, как супостата поганого убьют. Князь ему легкую смерть обещал да народ недоволен остался.

В толпе нескольких сбили с ног. Бабы визжали, ругались на мужиков, мол, те за них не заступаются. Нищий в оборванной рубахе вскочил на телегу и, указывая пальцем в небо, стал выкрикивать что-то о гневе богов и близкой беде. Двое молодцов — стражников поспешили снять того и увести, не доводить народ до греха. В такой час лучше промолчать бы юродивому.

— Всех! Всех вас ушедшая обнимет! — кричала нищий, когда его тащили прочь.

— Ох, батюшки, ох, сгубили все… — причитала молодая баба с короткой, кажется, недавно обрезанной косой.

Вдруг стало тихо. Прозвучали краткие слова приговора.

Я подняла глаза, стараясь не слышать духов.

Гарнарец безумно улыбался. Лицо его будто судорогой исказилось. Только в глазах так и плескался бешеный страх. «Как зверь загнанный», — подумалось мне на миг. Показалось, задержись чуть палач и закричит он, завоет, упадет на колени и станет плакать.

Смерти все боятся. Воины, что мечтают в битве сгинуть. Старцы, что по домам сидят. Князья, купцы, чародеи — все страшатся мига, когда врата в навь им откроются. Не знают ведь, что за ними ждет.

Гарнарский воин опустился на колени, последний раз поднял глаза к небу и что-то прошептал. Своим богам видать помолился. А после легла его голова на плаху, сверкнула сталь острой секиры, высоко занесенной палачом, в луче солнца, вынырнувшего из облаков.

Раздался никому не слышный крик. Не духов, те умолки. Гарнарец, чья душа, сейчас металась, неслышно вскрикнул — лишь мы с Варварой и слышали.

В тот миг, как секира опустила, струей брызнула кровь. Алая и густая. У всех людей такая кровь. Тяжелые капли упали на доски помоста, отчего те побагровели больше обычного.

Над толпой пронесся гул. Часть люда сразу же стала расходиться.

— Пошли, Вёльма, — обняла за плечи Варвара. — Будет тебе на сегодня мучиться.

Я послушно зашагала. Лишь на миг оглянулась.

Голову гарнарца подняли, насадили на копье и оставили на площади. Пусть видит народ, что нет пощады нашим врагам.

— Крепко наш Мстислав задумался, — молвил Всеслав, чуть пригубив варвариного травяного отвара. — Теперь уж не миновать войны. Ихмет последний рассудок потерял, выше богов себя возомнил.

— Разве ж может человек такое удумать?

— Может, Вёльма, еще как, — кивнул заклинатель. — Ихмет ведь наследник Ихрима Стоглавого. Того самого, что дворец в Гарнаре отстроил.

— Больше отца своего хочет? — спросила, пробуя тот же напиток. Варвара говорила, что успокоит он и дрожь унять поможет.

Всеслав, снова кивнул.

— Никак и это знаешь, лиса?

— Знаю. Мне калека перехожий рассказал, в Растопше еще. Встретила я его, как из лесу с ягодами шла. Он сидел не пне у дороги, рядом палка его стояла — хромым был. Попросил угостить да до деревни довести. Взамен сказку обещал. Ну я ему лукошко-то и подставила. А как до Растопши дошли, ягод-то и не нашлось. Ох, шибко тогда мать ругалась.

Всеслав улыбнулся.

— За весть расплатилась, Вёльма.

Ихрим Стоглавый первым каганом был. До него ханы лишь Красными степями правили, далече не совались. А Ихрим войско великое собрал и войной пошел. Думал весь свет себе заграбастать. Да только не успел — в навь отправился.

А Ихмет, сынок его, чтоб ему пусто было, возомнил себя выше богов темных и светлых. Единственным он у Ихрима оказался и тот его с младенчества к поклонению приучил. Вырос Ихмет, стал каганом, на место отца сел, и задумал дело его продолжить.

Говорили люди будто что его хранит. В боях был — стрелы мимо летят, мечи не касаются. Хвори какие нападали — ему хоть бы что. Ни человек, ни зверь — никто достать кагана не может. Как панцирем невидимым покрыт и огражден от всех бед и несчастий. Чародеи говорят, темное колдовство Ихмету помогает. Оттого и силен он как никто прежде.

— А ты бывал в Гарнаре, уважаемый? — спросила у наставника.

— Какое? — засмеялся Всеслав, шумно отхлебывая ароматного отвара. — Зачем мне туда? Гарнарцы издавна врагами нашими были. Воевать с ними воевал, а чтоб на поганые их земли идти — не бывать тому. Знаешь, почему Красные степи так назвали?

Я только помотала головой.

— Велики они и бескрайни. Жесткой колючкой и ковылем покрыты. Едешь-едешь, а края нет. Солнце выжгло все — ни травинки зеленой за много дней не увидишь. Лишь кое-где пастбища найти можно. Рядом с ними и строили гарнарцы свои города. Из светлого камня, с широкими куполами и цветными узорами. Земля у них и то не такая, как наша — не черная, а бурая. Не растет на ней ничего.

— Ну вот. А говоришь — не был там, — хитро сощурилась я. Всеслав он вроде простой-простой, а все ж хитрит, правды от него не дождаться.

— Так я и не был, лисица. Мне птахи перелетные рассказали?

— Как рассказали? — от удивления даже рот открыла.

— А вот этому я тебя потом научу. Зверье оно само поговорит с тобой, все скажет, только понимать следует.

— Трудно это?

— Тебе легко будет. Давай-ка ты, Вёльма, иди домой. Поздний час уж. К послезавтра готовиться пора.

Батюшки мои! А я уж и забыла-то!

С гарнарцами треклятыми о собственной участи не думала. Встала, поклонилась Всеславу и ушла.

Кот Василек лениво приоткрыл зеленый глаз, увидел меня и снова уснул. С той поры, как я его не послушала, не подходил больше. Хотела погладить — убегал. Крепко обиделся. Да что ж поделать?