Екатерина Лесина - Охота на охотника

…бусы в три ряда.

Цветная орелеевская шаль за три тысячи рублей. Ею матушка особенно гордилась и примеряла только в гости. Или когда гостей ждала.

Вспомнился зычный голос и привычка лаять прислугу с верхнего этажа прямо.

Батюшка.

Братья и сестры… захотят ли принять ее в семью? Или станут говорить, что от этакого позора бежать надобно, желательно в монастырь, что только так прилично. А состояние отдать следует. Не монастырю, само собой.

И рука выронила перо.

Оно и держалось-то так, условно весьма, поскольку заледеневшие пальцы никак не хотели возвращать былую подвижность.

Нет, матушке она напишет, но… позже, когда окончательно освоится в этом неудобном мире. И быть может даже освоится со своею болью, притерпится к ней, а то и вовсе навек утопит в настое, благо, его еще целая бутыль осталась.

Она… просто посидит.

И вспомнит.

Почему-то его лицо ей представить было еще легче, чем матушкино. Резной горделивый профиль и махонькое родимое пятнышко у левого глаза.

Ресницы пушистые.

Тяжелый подбородок.

Губы, которые кривились, стоило ему завидеть Хелену. Цепкий взгляд. Потом уже она частенько улавливала этот самый взгляд спиною или даже…

…он не должен был умирать.

И ей не следовало.

И тогда бы…

— Прошу прощения, — этот голос вывел из задумчивости. — К вам с визитом. Принять просят…

Эдуард Архипович с поклоном протянул серебряный поднос, на котором белел клочок бумаги. Визитная карточка. Точно. Она помнит, что эти карточки очень-очень нужны, но вот беда, позабыла, зачем. Она, кажется, многое успела позабыть о мире.

— Еще как просят, — женский бодрый голос заставил вздрогнуть и карточка, которую почти получилось зацепить неловкими пальцами, выпала на поднос. — Прямо-таки требуют.

Эдуард Архипович нахмурился.

Воспитанным гостям надлежало визитки оставлять внизу вместе с приглашением или гостевым билетом, чтобы хозяева смогли увидеть и обдумать, надобен ли им этакий визитер. Но рыжая девица вида пренаглого — только рыжие могут с этаким видим держаться — вместо того, чтобы дожидаться возвращения Эдуарда Архиповича внизу, поднялась в кабинет.

Огляделась.

Шляпку свою крохотную бросила на столик, отправила следом коротенькие перчатки на замочке и произнесла:

— Вы знаете, я боялась, что вы мне все-таки примерещились.

— Что вы себе позволяете?

Раз уж хозяйка молчала, Эдуард Архипович принял нелегкое решение выпроводить гостью самостоятельно, и даже двинулся на нее с видом суровым, в котором человек с мирностью характера дворецкого незнакомый мог бы увидеть угрозу.

— Это вы, как мне кажется, позволяете себе чересчур много, — тихо произнес неприметный господин в сером чиновничьем мундирчике. Он огляделся, мазнул пальцем по пыльному подоконнику и велел: — Подите прочь.

— Я полицию…

В руке господина появилась золотистая бляха столь характерного вида, что Эдуард Архипович замолчал. Уйти? Следовало бы. И папеньку предупредить об этаком интересе конторы, с которую люди обыкновенные старались дел не иметь. Но как же хозяйка?

Бросить ее тут?

Одну.

— Никто ей вреда не причинит, — сказала рыжая, тряхнув кудрями. — Напротив, мне кажется, ей нужна помощь…

— К ней ходит целитель.

— Пусть ходит, — рыжая взяла тонкую белую ручку, сжала, прислушалась. — И еще один заглянет, которому лично я верю, просто на всякий случай. Как ты?

— Я… не знаю, — голос у хозяйки был растерянный.

А еще она улыбнулась.

Не так как прежде, когда от этой улыбки даже Эдуард Архипович вздрагивал и ежился, но обыкновенно, по-человечески. Робко так.

И с надеждой.

— Идите, Эдуард Архипович, — хозяйка обратила на него свой взгляд. — И пусть принесут чаю. Чай-то в доме остался?

— Обижаете.

— И к булочнику пусть кто сбегает… тут что-то с домом… разладилось, — она тихонечко вздохнула. — А я уже и не знаю, как это все назад… сладить. И вообще не знаю… и…

— Митенька, не сиди столбом, — рыжая повернулась к чиновнику. — Сходи за булочками, а то и вправду есть охота… и ты сам нынче без обеду. А во дворец когда еще вернемся.

Как ни странно, господин рыжую послушал.

Вышел.

И Эдуарда Архиповича в коридоре за локоток прихватил. Огляделся и велел:

— Посылай кого за булками, а мы с тобою побеседуем… скажи, что тут было.

Что было?

Кто бы знал, что было, но… Эдуард Архипович расскажет. И про хозяина с хозяйкою. Про то, как любил он ее, дышать надышаться не мог. И она его… просто душа радовалась глядючи. А после приключилась беда, то ли проклял кто, то ли сглазил, но хозяйка на себя руки наложить попыталась. Вытянуть-то ее вытянули, да только не до конца, выходит…

…с чиновником говорить было просто.

Он слушал превнимательно, под руки не лез и даже самолично смахнул с кухонного стола крошки. Он и чашки на подносе расставить помог, и булки, Марьяшкой принесенные, разложил красиво. И головой кивал, и поддакивал, отчего говорилось только легче.

А после пил крепкий чай.

Жевал маковый калачик и вместе с Эдуардом Архиповичем вздыхал по чужим загубленным жизням. Показалось, искренне.

— Я вас помню, — Хелена опустилась в кресло, которое предупреждающе заскрипело и под этим малым весом. — Здесь вы другая.

— И вы.

— Зачем вы пришли?

— Проведать. Я… мне самой сказали, что я долго не возвращалась, — рыжая потрогала губы, будто проверяя, на месте ли они. — И я помню, как… неуютно мне было в этом мире. Все казалось, что слишком он тяжелый… и даже мысли появлялись. Всякие.

Хелена кивнула.

Мысли и вправду появлялись. Всякие. Взять, к примеру, нож для бумаг и по запястью провести, выпустить красную кровь, не убивая себя — к чему пытаться вновь, если единожды не вышло, — но просто проверить, есть ли она.

— А я там пробыла всего-то ничего. Вы — куда дольше. К тому же… — рыжая отвела взгляд. — Мне показалось, что… его смерть для вас что-то да значила?

— Значила.

Соглашаться с кем-то легко, куда легче, нежели самой принимать решения.

— И что вы, возможно, совсем даже ей будете не рады.

— Буду. Не рада.

— Мне бы не хотелось, чтобы горе заставило вас совершить какую-нибудь глупость.

— Какую?

— Не знаю. Глупости, они трудно предсказуемы. Мне сказали, что вы не покидали дома… как в себя пришли, так и не покидали. Почему?

Смена темы была неприятна. Но рыжая теперь глядела прямо, выжидающе, и это раздражало. Появилось непонятное желание немедля выставить незваную гостью.

— А хотите прогуляться? — рыжая поднялась и протянула руку. — Сегодня погода преотменнейшая…

— А чай?

— Подождет.

Прогуляться Хелена не хотела.

Совсем.

Но почему-то позволила себя взять под руку. Тело ее, еще слабое, непослушное, тянулось к рыжей, будто чувствуя чужую силу.