Властелина Богатова - Обожжённая душа [СИ]

— Мне больше ничего не нужно, можешь идти, — сказал, бросив быстрый, но острый, как жало, взгляд. Для пущей убедительности прошёл к бадье, плеснув в лицо горсть воды, а когда повернулся, вытираясь рушником, Виданы и след простыл.

Хорошо, что понятливая попалась. Сделав шумный вдох и выдох, взглядом княжич наткнулся на оставленное угощение, взяв ковш в руки, сделал ещё пару глотков, опустился на мятую постель. Выпитое вино зашумело в голове и угомонило его куда быстрее.

Ночь выдалась крайне отвратительной. Пребран, ворочаясь в постели, то и дело выныривая из липкой полудрёмы, вновь тонул в чёрной тягучей смоле и снова просыпался, отзываясь на каждый шум, доносившийся с задворок, на каждое своё движение, совершенное в полусне, пока не открыл глаза, вперившись в потолок, раздумывая о том, что случилось вчера и день назад. И как ни обдумал, как ни вертел и так и эдак, а всё сходилось на том, что поступил он глупо. Оставил её там одну. Княжич смотрел на низкие балки, а видел тонкий овал лица, обрамлённый волнистыми светлыми волосами, большие зелёно-серые глаза, розовые нежные губы, белую шею, чувствовал её запах тонкий, дурманный, будоражащий до одури. Но самое горькое было то, что стоило отдалиться, как тянуло к ней с дикой силой. И то, что ждало его впереди — возращение домой и последующая пустая одинокая волчья жизнь — горячей смолой жгло душу.

Он сглотнул сухость и замер, а в следующий миг холодная волна накрыла его, вынуждая слететь с постели. Он метнулся к двери в другую клеть, где остался спать Будята, открыл её и негромко окликнул парня. Тот вскинулся с постели мгновенно, потирая глаза и зевая.

— Лошадь мне выведи, и чтобы никто не знал о том, понял?

Юноша, продрав глаза, кивнул.

— Как велишь, княжич, — поднялся он.

Вернувшись, Пребран подхватил рубаху, торопливо натянул на себя, подвязал поясом, умылся наспех и так же быстро облачился во вчерашнюю верхнюю, хоть и грубую, но тёплую одежду да ратное снаряжение, накинув на плечи и стёганый плащ с волчьим воротом. Взяв оружие, покинул светёлку. Изба хоть с виду казалась не такой и великой, внутри была просторной. Бесшумно минул хозяйскую горницу и сени, вышел на высокое крыльцо и тут же прищурился от ударившего по глазам ослепительно-жемчужного света. Светило, выглядывая из-за туч где-то над окоёмом, едва только восходило над заснеженными лугами и лесами. Чистый до скрипа и сверкающий, невыносимо завораживающей чистоты снег устилал двор и толстыми шапками лежал на кровлях. А внутри мужчины будто перегорело что-то, он окончательно осознал, понял, что только княгиня ему и нужна. Спускаясь с порога, Пребран знал наверняка, что без Даромилы в Доловск не вернётся, пусть хоть проклянёт его, побьёт, возненавидит, всё что угодно, но он заберёт её с собой. Вчера совершил самую большую ошибку, и виной тому то, что чрезмерно остерегался испугать её своей настойчивостью и дерзостью, в чём часто винил его отец, потому и сделал то, что она попросила. Теперь её слова казались ложью — не верил ни одному слову, ведь податливые губы её говорили другое, а тело, что прижималось к нему, с трепетом отвечало на его прикосновения, с желанием.

Вскочив в седло, оглядывая ещё пустующий двор — настолько ранним было утро, что даже по хозяйству ещё никто не выходил справляться — Пребран взял повод из рук Будяты.

— Воеводе, как тот проснётся, скажешь, чтобы дождался моего возращения. Два или три дня пусть ждут. Всё понял?

— Понял, княжич, — воззрился на него юноша, прищуривая от лившегося из-за горизонта солнечного света левый глаз. — Только не послушает он меня.

Скорее всего так и будет, но ждать, пока те пробудятся да соберутся, не было времени, нужно поспешить, пока его пташка куда-нибудь не упорхнула, и как бы не случилось какой беды до того времени, как он приедет. Последнее взбудоражило, подгоняя поторопиться.

— Главное, передай, — сказа Пребран, ударив пятками ярившегося в нетерпении мерина, рвавшегося пуститься по просторам.

Тот всхрапнул, бросился в галоп с места, и уже через долю мгновения спящая деревня осталась позади. На открытом просторе свирепый, что молодой жеребец, встречный ветер стегал по лицу, и как бы ни прятался Пребран за мех ворота, тут же сковало его в морозный панцирь, а взвивавшаяся под копытами снежная, колючая крупа забиралась за ворот, царапая кожу. Утро с таким же дерзновением разгоралось, как и неутомимый бег коня. Не покидало беспокойство, предчувствие чего-то неопределённого. В пылу и горячке сумел он много чего наворотить, и билось в грудь одно — сожаление. Не нужно было оставлять её одну. И теперь обрушивал на себя лавину гнева за то, что сразу не настоял. Всё ничтожные опасения, всё задетое самолюбие.

Даромила спать не ложилась, выжидая, когда стемнеет, чтобы покинуть острог тихо, не тревожа никого. Уйти в какую-нибудь глухую деревню, где бы её никто не узнал, перезимовать, а там и дальше можно думать, куда идти и что делать, но одно она знала твёрдо, что уйти ей нужно как можно дальше от Оруши и забыть, кто она, забыть прошлое и заново всё начать, если, дай Боги, всё получится.

Божана неторопливо складывала вещи, только изредка бросала на взволнованную княгиню тихие взгляды, полные негодования, но ничего не говорила, зная, что если поперёк пойдёт, то только хуже сделает. И когда немногие вещи были собраны, а всё прибрано, женщины сели за стол перед лучиной, каждая погрузившись в свои мысли. Хотя Даромиле оставаться наедине со своими думами было невыносимо. Всё внутри переворачивалось, стоило только подумать о том, что случилось за последнюю седмицу с ней, а особенно вчера ночью, когда княжич пришёл к ней, ища в её близости тепла. Да только как она может дать то, чего не имеет, чего самой остро не хватает? Все соки выпил из неё Ярополк, и сил не хватало, чтобы ответить хоть как-то взаимностью.

«Нет, — выдохнула она, — как прежде, уже никогда не будет, и назад уже ничего и не вернуть».

Хоть возвращать было и нечего, хуже, чем было, уже не будет.

И утром даже не смогла выйти проводить его, смотрела в окно, наблюдая с каким-то холодным отчуждением, как покидает доловская дружина острог. И гнала прочь подступающую к горлу дурноту после, когда Пребран исчез вдалеке. Эту нить разорвать оказалось совсем не просто, хоть и знакомы всего ничего, а свилась крепко да надолго. Ничего, переживёт. Должна. Даромила тряхнула головой — вот же напасть. Лихо все пути-дорожки перепутало, и её собственная неразумность! Не нужно было его так близко подпускать к себе, и не понимала, почему вместо сердца камень лёг, что так давит, топит. Невыносимо! Просто невыносимо! Горячие слёзы вновь подступили к глазам от досады и боли, что прорезала душу. Всё помнилось: и его руки тёплые, бережные, и взгляд ласковый, топкий, и дыхание волнующее, жаркое.