Эн Варко - Я – Тайига

Женщина сложила пальцы в трилистник и набожно коснулась груди. Святой жест повторили и остальные члены семейства лекаря.

– А что Святые Отцы? – не на шутку встревожился Анри. – Они всегда выступали противниками человеческих жертвоприношений.

– Раньше выступали, а сегодня рядом с канцлером сам епископ Иеремийский стоял. С его благословения все и происходило, – невесело ответил лекарь. – Епископ сказал, что час искупления близится и лишь великие жертвы помогут его отсрочить. Сейчас Костры Искупления на Королевском Кургане готовят, чтобы последние почести Деве отдать да Заступницей своей сделать.

– Полный маразм! – возмутилась я. Но, разумеется, меня никто не услышал.

– Жанет тоже у них? – настойчиво гнул свое все сильнее мрачнеющий Анри.

– У них, – неохотно подтвердил лекарь. – Если это, конечно, твоя Жанет. Девушка по твоим описаниям похожа, да просила не о дядюшке, а о женихе. Увидела стражников еще в окошко и все поняла. Белее снега сделалась, схватила меня за руку и шепчет: «Помогите, всеми Святыми прошу. Не выдавайте». Очень она мне жену покойную напомнила. Ну и промолчал, когда она сказала стражникам тем, что по своему, по женскому пришла. Поэтому, когда вы появились, перепугался я страшно. Думал, разговорили, бедняжку, пытками, теперь и мой час настал.

– Ой, ты, батюшки! – всплеснула руками дама с воланами. – А я-то думаю, что весь день смурной ходишь? А тут вон оно что! Сиротиночками детишек своих полными оставить удумал! Нас с Глашкой под острог! Ах, ты хрыч старый!

– Степпа… – смущенно пробормотал лекарь.

Пока мадам ругалась, Анри прижал меня ненадолго к себе.

– Прости, но так лучше, – шепнул он, а потом неожиданно вручил меня карапузу. – Понравилась кошечка? Дарю. Игрунья страстная. И крысыловка отменная, что ныне актуально очень. Только на улицу не выпускайте – убежит.

Признаться, я так растерялась, что опомнилась, лишь когда липкие от сладостей ручонки вцепились в меня.

Анри невесело ухмыльнулся и отдал все найденные мною деньги лекарю:

– Вот деньги на ее содержание. Тая обожает куриные грудки.

А потом ушел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Это моя кошка! – закричали два других карапуза и ринулись на меня и моего мучителя.

Мгновение, и я оказалась погребена под раздирающими меня на части мальчуганами. Да, знаю, грех поднимать руку на маленьких. Но честное слово, само как-то вышло: извернулась и укусила одного. А может, двух. Или всех трех. В тот момент я не очень отдавала отчет в своих действиях. Важно другое: клубок распался, а стены дома содрогнулись от дружного воя.

– Ах, ты, пакостница блохастая! Сироток обижать! – взвизгнула гувернантка.

Я сама не поняла, как в ее руках очутился веник, а у воланистой мадам – кочерга. Они бросились на меня, ну а я – на лекаря. Картинка, которую я внедрила в его голову, была не столько страшной, сколько жестокой по отношению к этому во всех отношениях замечательному человеку.

– Союшка вернулась, – всхлипнул он и ринулся открывать дверь своей воображаемой жене.

Разумеется, там никого не оказалось. Только крысы, чье количество утроилось. Ох, как мне не нравилось происходящее. Город словно лишился красок, а от низких туч пустые улицы выглядели еще более зловеще, чем перед тем, как мы вошли в дом. Сумерки сгущались, ветер носил по мостовым скомканные обрывки бумаги, а на улице не было ни души. Даже вороны куда-то подевались.

«Так вот как выглядит начало конца», – мелькнула тоскливая мысль, и я бросилась вдогонку Анри, успевшему отойти уже довольно далеко.

Он больше не подпрыгивал, шел стремительной, летящей походкой, ловко отбрасывая не желающих уступать дорогу крыс, а ветер раздувал фалды длинного сюртука. Гад он, конечно, редкостный, но Нора моя подруга, и в беде ее я оставлять не собиралась. Разумеется, попадаться наглому типчику на глаза тоже не стремилась. Решила только проследить, куда он направляется, а дальше по обстоятельствам. Я окончательно и бесповоротно разочаровалась в нем: подумать только, отдать меня, словно я какая-то вещь!

Только догнать Анри оказалось не таким уж простым делом. Как ни старалась, расстояние между нами сокращалось крайне неохотно, а вот я хромала все сильнее и сильнее. Сама не заметила, когда успела повредить переднюю лапу: то ли когда вырывалась от лекарских детишек, то ли когда с лекаря спрыгивала. Покосилась на наблюдающих за мной крыс: как же их было много! Они облепили не только тротуары, но и брошенные торговые лотки, перевернутую тележку, оставленную кем-то корзину. Я ускорила и без того уже быстрый бег. И это стало моей роковой ошибкой. Нога подвернулась, и я кубарем покатилась с небольшого пригорка. И что хуже – все это серое скопище дружно бросилось за мной.

Мы схлестнулись не на жизнь, а на смерть. Все покраснело перед глазами, пасть забилась кровью и шерстью, а уши чуть не лопались от визга – даже не знаю, только крысиного или моего тоже. Мы превратились в острозубо-когтистый ком, который катился непонятно куда и становился все больше. Я задыхалась под тяжестью мерзких тел, раздирающих меня на части. Самоуверенная мысль: «Я им сейчас задам перца» – сменилась упаднической: «Вот и все». Вспомнилось вдруг лучшее, что было в моих жизнях. Мне радостно улыбнулась мама, неодобрительно поцокала языком Нора, с осуждением воззрился Риан. И почему-то криво ухмыльнулся Анри. Как успел затесаться в эту команду наглый типчик, я так и не успела понять. Ком распался, а я осталась лежать на булыжной мостовой.

Наглый типчик бережно поднял меня на руки и покачал головой:

– Вот почему ты такая своевольная? Ну, потрепали бы тебя детишки. Не смертельно ведь! Зато жила бы в сытости и достатке. Так нет, надо с крысами разборки устраивать.

Я попыталась вырваться, но кто бы мне позволил. Оглушающая боль исчезла волшебным образом, как только меня прижали к нагрудному карману сюртука, из которого проступал алмаз. Но все равно сил сопротивляться не было. Только шипеть. Оно получалось какое-то несолидное, жалкое.

– Злишься, – тем не менее догадался наглый типчик. – Я ведь понимаю почему. Сам такой. Знаешь, как мне несладко приходилось, когда почти месяц фрейлиной притворялся. Еще немного, как и ты, шипеть бы на всех начал… Ты, поспи, Таюшка. Сон – это хорошо. Он лечит. Все будет хорошо. Обещаю…

Я ему не верила. Наглый типчик всегда обманывал меня. А сейчас, когда я находилась на пороге смерти, тем более. Несладко ему, видите ли, было. Как же!

Мне вспомнились первые дни после свадьбы. Принц и принцесса тогда довольно много проводили времени наедине, и фрейлины практически оказались не удел. Новыми знакомствами они обзавестись не успели, благородные дамы на них смотрели сверху вниз, а от придворных кавалеров недавние институтки поначалу шарахались как черт от ладана. В один из вечеров, когда Нора отправилась к Агнесс, Анри пригласил остальных девушек к себе на девичьи посиделки. Начиналось все чинно и скромно: с чая и тортика. Но потом в комнату внесли ливанское шипучее и понеслось. Вполне пристойное обсуждение молодоженов быстро вылилось в горячий спор относительно особенностей интимной супружеской жизни. Версий было много, но все сошлись на том, что там обязательно должны присутствовать поцелуи. Я как ошпаренная вылетела из комнаты, когда лже-я предложил устроить конкурс на самый лучший поцелуй. Чтобы выяснить, кого из девушек муж сильнее любить будет. Несмотря на упирательства Риана, утверждавшего, что мы обязаны остаться и охранять Анри. Насколько я знаю, такие посиделки устраивались еще несколько раз, но мы на них больше не присутствовали. По здравом размышлении Риан согласился, что в обществе фрейлин Анри вряд ли что угрожало, а вот мне все-таки лучше навещать больную тетушку. И мы каждый раз вместе с Норой отправлялись туда.