Стелла Вайнштейн - Жена Лесничего

Может быть она тоже создала бы свой укромный уголок и попыталась бы сделать его полным любви и гармонии. Может быть единственный способ добиться от людей приличного поведения это связать их договором. Может быть близких она бы наградила по особенному, оделив частичкой собственной магии. Но она бы точно, ни за что бы на свете не отказалась бы от волшебного дара, передав его кому-то другому, даже самому доверенному и мудрому.

Вот что Чармейн вытянула за ниточку из древнего предания, отчего оно распустилось, как вязаная салфетка.

Уютный вечер на двоих в хижине подле камина с чашкой отвара в руках оказался кратковременным подарком Хозяина леса. С самого утра одним за другим следовали вызова в самые отдаленные уголки леса.

Чармейн летела как стукнувшийся об стенку сумасшедший птенец. Частенько, обернувшись в человека, забывала что тут делает и просто стояла вперившись в одну точку. Дэмиен неутомимо работал за двоих, ни разу не пожаловавшись. Прекрасно видя его усталость, Чармейн старалась помочь чем могла, хотя плохо разбирала, где сон, где реальность. Она то взмахивала руками пытаясь взлететь в человеческом облике, то наоборот, в воздухе опускала руки дивясь на особенно изогнутую корягу, и штопором падала вниз, пока писк малыша не возвращал в сознание.

И все же не смотря на измождение, на тяжелую работу с утра до вечера, она ни на что бы не променяла свое призвание. Только сейчас, она вкусила сполна то чувство, когда гудящие ноги и нытье перетружденных мышц приходят вместе с умиротворенной совестью. Когда меняешь ход судеб тысяч людей, когда знаешь, что все держится на тебе одной. Когда наконец становишься достаточно хорош. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Рядом с родителями Чармейн всегда ощущала себя ущербной.

Пик гордости от собственного успеха сменился усталостью от непрерывного потока заданий. Они научились отлично работать в команде, но вскоре настало то самое мгновение, когда обоих потянуло в разные стороны.

Дэмиен поцеловал Чармейн, тщательно проверил ее котомку, переложил из своей длинную веревку, поцеловал на прощание, ласково погладив по спине.

— Зови меня при малейшем затруднении. Как сможем передохнуть начнем искать лесничего на замену Альфреда.

— Дэм, подожди чуть-чуть, — Чармейн прижалась к мужу, впитывая его тепло. — Мне тревожно.

— Ничего не бойся. Ты сильная, у тебя все получится.

Подмигнув на прощание, Дэмиен взмыл в воздух соколом, с белым оперением на груди с черными вкраплениями, будто в королевской мантии.

Чармейн тоже нужно было перекинуться, но без поддержки мужа ей было страшно остаться в бездне сна навсегда.

Медлить нельзя, огонек в груди настойчиво зовет к себе. Она вспомнила легкость полета, протянула руки вверх и взмыла ввысь в птичьем обличье. Чармейн была крупной коричневой сойкой с яркими синими перьями у крыльев и черно белыми у хвоста. Она и ощущала себя такой — с одной стороны неприметной серой мышью, а с другой странной личность, ни на кого не похожей.

Рядом радовался простору солнечный птенец. Чармейн, чувствуя всю тяжесть ответственности за него, начала беспокоиться. Контролировать сон невозможно, он любит свободу, а при попытках направить его в свое русло, делает все наоборот. Излишняя тревога Чармейн сбывалась — стоило подумать о потоке ветра, как ее тут же закружило дикой бурей, нахлынувшей из ниоткуда. Птенец судорожно пытался лететь подле мамы, Чармейн пронзительно кричала «пиррь-пиррь!», стараясь вырваться из пут непогоды. Их засасывало в самое жерло бури, вверх в налитую свинцом тучу.

Чармейн ушла в стремительный вираж вниз, но ветер подхватил ее под крылья и увлек обратно. Чем больше она трепыхалась, тем быстрее мчалась к погибели.

«Это сон, — напомнила себе она. — Мне нужно проснуться».

Нет, нужно совсем другое, подсказал внутренний огонек. Ты сильная, вспомни это!

Законы сна совсем другие. Чем быстрее стараешься убежать от преследователя во сне, тем больше вязнут ноги, а враг все ближе. Нужно наоборот, отпустить страх.

Чармейн выдохнула, пронзительные крики сменились чириканьем. Она прислушалась к внутреннему огоньку, ограждаясь от всего другого. Огонек пульсировал, звал к себе и Чармейн поддалась, сложила крылья, кинулась на зов, забыв о штормовом ветре. И буря с легкостью отпустила ее, рассосавшись. А может и не существовала никогда.

Чармейн ступила на землю, обернулась человеком. Погладила наполнившийся живот. Вдохнула воздух полной грудью. В нем явственно ощущался привкус гари.

Пожар.

Пожирающий деревья огонь, застилающий небо дым, дрожащий от жара душащий угаром воздух. Самый страшный кошмар леса. Самое главное дело лесничего.

Чармейн обернулась. В страшном пламени корчился скелет сосны в три человеческих роста. Меж языков огня парили изящные саламандры, в веселом танце. Спиной плавник задорно вздернут, лапки раскинуты в сторону, раздвоенный язык то и дело высовывается, смакуя вкус жара. Огромные стволы секвой обхватом в дом высились меж очагов пламени, безучастные и вечные. Их ветви начинались намного выше крон сосен. Огонь для секвой был безопасен.

Горела сосновая роща. Сосны растут быстрее рыжих великанов секвой, заполняют все пространство меж мощных стволов, отбирают доступ к воде. Зато секвойи живут веками, обрастают толстой оболочкой из мягких и полых волокон, отлично защищающих от огня. За многие года своего существования они научились выживать и бороться с врагами. Юркие саламандры в ветвях секвой раз в несколько десятилетий устраивают пожар, чтобы сжечь захватчиков, благо сухие иголки сосен отлично горят. Ящерки веселятся, греются в благостном пламени, пришедшем посреди зимы. Им веселье, а вот лесу смертельная опасность.

Сосны должны выгореть, иначе секвойи умрут от недостатка воды. Но за черту рощи пламени нельзя дать перекинуться. Это дело лесничего.

У Чармейн дрожали руки, пока она обследовала содержимое котомки под рев пламени. На случай пожара на самом дне лежал специальный балахон, смоченный в особом растворе, охраняющий тело от жара, повязка на лицо, фильтрующая дым. Сама котомка превращалась в ведро. Все это подходит для робкого огонька, едва одолевшего три хворостинки, но никак не для ревущего инферно, объявшего целую рощу.

Чармейн не боялась за себя. Она может в любой момент обернуться птицей и улететь ввысь, прочь от столба дыма на пол неба. Только теперь, окинув взглядом сплошную стену гари, уходящую ввысь от горящих сосен, Чармейн поняла, что именно ее приняла за бурю в птичьем облике.

Она стояла маленькой букашкой против буйствующей стихией и не знала за что браться. Ее сердце бешено колотилось — напротив ярится самое главное испытание ее лесничества. Следует признаться самой себе, одержать победу невозможно. Стоило лишь чуток возгордиться, поверить в свои силы, как мироздание пригвоздило ее к на место. Чармейн больше не была спутана законами сна, но все равно чувствовала, будто ноги приросли к земле.