Стелла Вайнштейн - Жена Лесничего

— Я была нежна и податлива, просто мажь меня на хлеб. Ты был центром моего мироздания. Я все не могла понять, зачем тебе понадобилось оскорблять и унижать меня. Теперь все ясно. У вас разлад с Хозяином леса, а виновата я…

— Вы, люди, отвыкли слышать правду. Превыше всего вы цените ложь, в которой, кстати, тебе нет равных. Понравилось утаивать от мужа любовь к другому?

Чармейн вспыхнула и чуть не поддалась соблазну облить наглого эльфа с ног до головы.

— Это все в прошлом.

— Неужели? Значит Дэмиен знает о том, что твой брат пытается проникнуть обратно в лес через пещеру обмена?

— А почему ты не пускаешь его?

— Милейшего Юстаса? Будешь просить за него? Может и договоримся.

Чармейн представила какую цену эльф попросит за брата. Нет, лучше не быть у Тейла в долгу.

— Юстас заслужил свое изгнание. Он слишком легко относился к чужой боли. Кстати, не он один этим грешит…

— Ты права. Сестра не далеко ушла от брата.

— Я имею ввиду тебя, Тейл. Почему Юстас был изгнан после изнасилования, а ты все еще тут?

— Забываешься, Чармейн. Ты моя суженная, по собственному согласию. Пока не сшила рубашку, не сделав ни единого надреза, без нитки и иголки.

— Знаешь, мой король, не только люди не выносят правды, — Чармейн глубоко вздохнула и сказала. — Я в твоей помощи больше не нуждаюсь. Нет необходимости меня сопровождать. Сделай милость, исчезни, как у тебя здорово получалось в последние месяцы.

— По хорошему — кусаешься, по плохому — ноешь. Невозможная женщина. Пойми, хамство не пройдет для тебя бесследно. Я уйду, когда сам решу, и ни на мгновение раньше.

— Как пожелаешь.

Пожар смирно горел в строго очерченном периметре. Тейл молчал, то и дело поглядывая на Чармейн. Она делала вид, что не замечает этих взглядов.

Они встретили Дэмиена во второй раз, он еле брел, сражаясь со струей воды. Чармейн напела его котомке спокойную мелодию, поток ослаб и мирно зажурчал. Дэмиен устало потер плечо, благодарно улыбнулся. Он был весь покрыт копотью, Чармейн провела рукой по лбу мужа — ладонь стала черной от сажи. Наверное, она сама вся похожа на чертенка из преисподней. И воздух пропитался гарью. Дышалось ей легко, но это потому что прохладная песня очищала легкие.

— Ты можешь избавить меня от него? — прошептала Чармейн на ухо мужу.

— Тейл не вещь, Чармейн, которую можно выбросить за ненадобностью.

— Я совсем не это хотела сказать, — она смутилась, потерла загоревшиеся алым щеки. Дэмиен пристыдил за дело.

— Как ты, бельчонок? Устала? Дай мне свою котомку, посиди немного под деревом.

— Нет-нет, я в порядке.

Им было неуютно говорить в присутствие постороннего. Тейл жадно ловил каждое слово. Пусть он излучал безучастность, но Чармейн была готова поставить изумрудное ожерелье на то, что Тейл пылает от ревности. Пусть чувства Дэмиена для Чармейн значили больше, чем раненная гордость эльфа, но и демонстрировать привязанность к мужу казалось… низким?

Дэмиен заставил ее перекусить немного и напиться воды. Когда Чармейн вгрызлась в яблоко, то поняла, что по настоящему голодна. Как Дэмиен угадал?

Они начали третий круг вокруг горящей рощи. Солнце клонилось к горизонту, пол неба отхватил черный дым, другая половина окрасилась в цвет роз и багрянца. Серые тучи со стороны заходящего солнца обрели сияющий золотом край.

— Тейл, послушай, мне надоело притворство.

— Хорошее начало, продолжай.

— Я не отдам тебе ребенка.

— Я знаю.

Чармейн судорожно вздохнула и, набравшись смелости спросила:

— Значит, ты отберешь его у меня?

— Разве я могу? — Тейл развел руками в стороны. — Мои руки связаны древней клятвой.

— И все же, я чувствую, ты недоговариваешь.

— Позволь сохранить мои тайны.

Тейл отвесил в ее сторону шуточный поклон и не прощаясь исчез среди деревьев. Чармейн осталась судорожно вспоминать из разговор, стараясь понять что она упустила. Фейри постараются забрать ее ребенка. Только как?

Ах если бы она была умнее и смогла бы разгадать намерения светловолосого фейри! У кого бы узнать о фейри побольше? Хоть в Ахтхольм иди за слухами.

Чармейн была готова и на это. На что угодно, лишь бы выведать подробности, какая клятва сдерживает фейри и есть ли способ ее обойти.

Она побрела вокруг пожара в одиночку, ноги гудели от усталости. Замкнутое в периметре пламя понемногу выдыхалось. Огонь до небес сменился пепелищем. Тут и там все еще тлели мощные стволы. Чармейн поливала их на автомате.

Солнце опустилось за горизонт. Лиловые сумерки сменила бархатная ночь. Звезды казались особенно ярким, мерцали и перемигивались. Чармейн опять показалось, что она парит между ними в белой колеснице, запряженной лебедями. Она устала до одури, сознание совсем поплыло. И малыша она в последний час не чувствовала.

Ее охватило отчаяние. Все напрасно, она не выдержит лесничества, а когда родит, сына отберут и унесут куда-нибудь под холм. И будет она бродить привидением по лесу причитать и звать сыночка. Просить о милости Хозяина леса, но он не ответит.

Чармейн на мгновение воспарила над собственным телом, пролетела над колесом временем и увидела себя со стороны в будущем. Спутанные волосы, бледное лицо с красным носом, полоски слез на щеках. Бредет, спотыкается о коряги. Глаза безумные, губы шепчут «Ветерок, Ветерок». Так будут звать ее сына.

Украли ребенка… Фейри украли…

Ее выбросили из забыться сильные руки Дэмиена. Он тряс Чармейн, а когда та очнулась поил кристально чистой водой, поил до тех пор, пока малыш в ее утробе вновь не зашевелился. Потом муж обнял ее, прижал к себе и долго гладил по голове, перебирал покрытые копотью волосы и шептал о том, как беспокоился о ней.

— Мы вернемся домой, а завтра же с самого утра пойдем искать нового лесничего. Давно пора, Чармейн, тш-ш-ш… — он пресек ее попытку протестовать. — Я знаю, что ты сильная и все можешь, но подумай о ребенке. Ты уже не одна, тебе нужно научиться заботиться о нем, ставить его превыше нужд леса, превыше меня.

Она зарылась носом в его шею, дышала его запахом, забралась руками под рубашку и гладила напряженную спину, пока он не расслабился и не нашел ее губы своими. И ей было так хорошо в его сильных объятиях, наслаждаться мягкостью его губ, чувствовать себя защищенной.

Но передышка не могла долго длиться. Вода текла из котомок, требовала найти себе применение. Дэмиен закутал Чармейн в свою одежду, дал ей в руки промокшую саламандру, мелко дрожащую от потрясения. Она наверное отстала от своих товарок и не смогла спрятаться в верхних ветвях секвойи. Саламандра была теплая и светилась как осенний кленовый лист — вся желтая как одуванчик с алыми прожилками. Она свернулась у Чармейн на груди. Грела сыто, размеренно, уставшая от устроенного сегодня великого пожара и даже, кажется, мурлыкала как разомлевшая кошка. Чармейн гладила ее по узорчатой спинке, пела колыбельную. Малыш в такт брыкался в животе.