Елена Ромова - Синдром отличницы (СИ)

— Я верю, у вас все получится, доктор Такер. Наверно, я когда-нибудь, услышу, что вы добились успеха в репродуктивном клонировании, и этим, безусловно, спасете много жизней. Я думаю, вас ничего не остановит…

— А знаешь, Лессон, — вдруг перебил меня он, — пару недель назад я тоже думал, что меня ничего не остановит, и что от жизни я могу взять все сам, потому что достоин. Да, я не скрываю, что считаю себя умнее, талантливее и лучше других. За это меня и ненавидят, но… случилось кое-что, что пошатнуло мои убеждения. Случилась ты, Лимма Лессон. Я не мог не взять тебя на работу, понимаешь? И не мог сказать тебе: «ты уволена» на протяжении двух недель, хотя это было бы разумнее всего. И сейчас я не хочу, чтобы ты уезжала. Наверно, поэтому ты и должна уехать. Исчезнуть, чтобы я больше никогда о тебе не слышал и никогда тебя не встречал. Потому что это сложно…

Я не могла отвести взгляд от его глаз.

Теперь я понимала — я была его искушением. Он так и воспринимал меня. До сих пор.

— Хорошо, я исчезну, — мне жизненно необходимо смотреть куда угодно, только не на него, — но не обещаю, что вы никогда обо мне не услышите. Я не собираюсь оставлять науку, так что все, что скажу — крепитесь и катитесь к черту.

Такер улыбнулся.

— Но раз так, — сказал он, — и мы постараемся больше не пересекаться никогда в жизни, какой бы долгой и нудной она не была, я не думаю, что случиться что-то непоправимое, если напоследок я… — его рука скользнула по моей скуле в волосы.

Он хотел поцеловать меня.

Последний поцелуй — он должен быть особенным. Полагаю, Кей понимал это лучше меня.

Подушечкой пальца он очертил мои губы, отогнул нижнюю.

— Ты не против, Лессон?

Он спрашивает не для того, чтобы я разрешила. Плевать он хотел на мои разрешения. Он хочет знать, желаю ли я этого так же сильно, как он. И он смотрит на мои губы, впитывая каждый вдох, ожидая услышать: «я не против».

— Мой рюкзак… — наши губы так близко, я едва сохраняю трезвость мысли.

— Что?

Я тянусь к его руке, которая напряженно стиснула в кулак ручку моего рюкзака. Мои пальцы легко запорхали по его запястью, от холодных часов по горячей коже к указательному пальцу.

Такер наблюдал за этим с таким видом, будто я провожу перед его носом операцию по пересадке сердца. Его губы сейчас плотно сжаты, ноздри раздуваются, глаза не моргают и прикованы к нашим рукам.

— Отпустите, — я тяну рюкзак на себя, и Такер пробуждается.

Над нами раздается сигнал — знак того, что пора на посадку.

— Всего вам хорошего, доктор, — наконец, багаж у меня, я разворачиваюсь, но Кей хватает меня за рукав куртки — безоговорочно и твердо.

— По-твоему, это неправильно, Лимма?

— Мне пора, — уверяю его, — забудьте и забейте. Я не держу на вас зла, и вы просто выкиньте меня из головы. Вы правы, так лучше.

Он не отпускает. Я бросаю взгляд на двери терминала.

— Доктор Такер…

— Подожди, — держит так крепко, что побелели костяшки пальцев.

— Отпустите меня, я опоздаю.

— Пропустишь рейс, — говорит он.

— Вы с ума сошли?

— Да, наверно, да, — бормочет, — отпущу, Лессон, обязательно отпущу, только сначала… поцелуй меня, — судя по его взгляду, он говорит об этом вопреки гордости. — Да, я этого хочу. И прошу тебя об этом.

И ему будет недостаточно того, что я просто прижмусь губами к его губам. Хотя кого я обманываю, мне тоже будет этого мало.

— Просите? Об этом? — не думала, что еще обижена на него, но оказывается так: — Кто я, по-вашему? Грязная ситайская потаску…

Он затыкает меня единственным действенным способом — тянет на себя, обхватывает за талию и прижимает так сильно, что я забываю дышать. Его губы напористые и жадные. Поцелуй получается глубоким и жарким, хотя я упираюсь в мужские плечи и пытаюсь отстраниться.

— Хочу запомнить тебя, твой вкус… запах. Пусть это будет единственным утешением, Лессон, потому что я уже наказан, — шепчет он мне на ухо, скользит горячими губами по виску и отпускает.

Безумие!

Мужчина бросает на меня последний взгляд, в котором столько невысказанных желаний, что я понимаю — этот поцелуй лишь малая и самая невинная их часть.

Он поставил такую прекрасную точку, что я больше не хочу ничего говорить. Быстро перебрасываю рюкзак через плечо и бегу к терминалу.

Впервые я радуюсь тому, что проведу в полете два дня, ибо мне нужно собраться с мыслями. Моей матери больше нет, Дейна ненавидит меня, иллюзии пали, мечтам не суждено сбыться, и я влюбилась в доктора Такера. Это совсем еще неокрепшая влюбленность, ранимая, нежная, но уже такая явная, что причиняет мне дискомфорт. И боль. И это совсем не то, что связывало меня с Питтом. Дело ведь не только в физическом влечении, все куда сложнее.

Но разве я не справлюсь с этим? В очередной раз?

Разве я не положу и это на алтарь науки?

Каптика! Она встречала меня ярким солнцем и теплым ветром.

Нилла стояла, облокотившись на капот, и листала журнал. Вся в черном с головы до ног, в грубых ботинках, с тугими косами, которые лежали на ее хрупких плечах. Она ждала меня уже больше часа, но даже бровью не повела, когда увидела.

— На тебе лица нет, — сказала, быстро открывая дверцу машины, — садись скорей, жара страшная.

Подруга могла выглядеть беспристрастной, но голос выдавал ее — она была рада меня видеть и переживала.

— В Вейсмунде, наверно, снег, да? — она села за руль, протянула мне запотевшую бутылку воды. — И разница во времени… Как ты?

Я откинулась на спинку сидения, прикрыла глаза.

— Оклемаюсь.

Вейсмунд… зима… Кей Такер — это неразрывно, это часть прошлого.

Здесь и сейчас — другой мир. Теплый и знакомый. Дейна, Нилла, память о маме и вкус первых поцелуев, книжные полки, автограф Такера, уязвимая вера в собственные силы, едва зарождающиеся мечты, сорвавшийся секс на пляже… — это все Каптика….

…но почему же тогда мне так хочется вернуться в колючую зиму? Вдруг оказаться перед электрическим камином в комнате, пропахшей сигаретами и мужским парфюмом? Чувствовать тепло, прикосновения, опаляющие поцелуи? Ощутить, как заходиться сердце от ласк, как учащается дыхание и по коже пробегает горячая волна.

— Господи, Лимма, — Нилла сворачивает к обочине и останавливает машину, — прошу, не плачь… — она притягивает к груди мою голову, начинает гладить по волосам: — Это сложно, но ты все преодолеешь. Ты — кремень.

— Я не знаю, чего хочу уже, — шепчу, — все сломалось. Мне не на что опереться… все сломалось, Нилла. Я не понимаю…

Она отрывает меня от себя, смотрит в глаза.

— Нет, ты знаешь. Идти вперед — это твоя цель. Не сворачивая, не сомневаясь.

— Стоит ли это того? — спрашиваю хрипло. — Моя цель? Она оправдывает все это? Я запрещаю себе чувствовать, я делаю только то, что должна. Почему же так больно? Почему все оборачивается против меня?