Людмила Астахова - Шесть дней Ямады Рин

— Не сомневаюсь. Наведешь блеск — зайди ко мне.

Боги, как же я люблю свой кабинет и вид, который открывается из панорамного окна. Лучший из видов — на огромный, залитый солнцем город, на частый гребень из небоскребов, изумрудную ленту реки и залив. Вид на миллион!

— Кхм…

Я поворачиваюсь в кресле и бросаю в руки Юто папку:

— Теперь мне принадлежит доля покойного Чэня. Вся целиком.

— Но как? — пучит глаза Жмот.

Дядюшка Кента, если уж благодарит, то по-взрослому. Когда я предоставила ему доказательства, а братец Фу, не без помощи Мелкого, всё подтвердил, как на духу, Отец «Трилистников» не стал мелочиться — дал, что попросила его очень умная племянница. А хотела я всего ничего — долю Чэня и всех его людей в придачу. А чо такого?

Но в подробности я не вдаюсь, а просто развожу руками в стороны:

— Взяла Судьбу за шары… В смысле, за Шар. Ну, ты понял…

— Рад за тебя, — хихикает Жмот.

А я — нет. Чему радоваться, если Боко до сих пор жив?

Суета вокруг Шара продолжается 24 часа кряду. Уже трижды его предложили перекупить. Один раз какие-то лопухи в очках с роговой оправой и без стекол. И дважды — приличные арт-галереи. Примерно полсотни офисных бездельников с других этажей «по ошибке» вышли на нашем 99-ом. Мисс Ван дала интервью дрожащей от ужаса и восторга журналистке из крупного телеканала. Оператор, что вертелся при ней, всё никак не мог определиться, что снимать: пресловутый шедевр или татухи Мелкого. Весело нам, короче. Но мое терпение уже истощилось.

— Юто, или этот балаган прекратится прямо сейчас, или произведение искусства полетит с 99 этажа, — говорю я очень серьезно.

— Такова цена популярности, — парирует он. — Она приносит прибыль.

— О! Очень надеюсь, что я увижу эту прекрасную тенденцию в финансовом отчете за месяц.

— А то!

Жмот всегда так самоуверен, что сразу хочется двинуть его в челюсть. Даже не знаю, почему Мелкий до сих пор его ни разу не избил. Меня это неженственное желание охватывает трижды на дню. А во время ПМС еще чаще.

— А давай покрасим его в цвета клана, — предлагает Красавчик, заходя в приемную с дымящейся сигарой в руке.

Красавчику Тану можно в моем офисе всё: пить, курить, класть ноги на журнальный столик, чесать яйца рукоятью пистолета (оружие тоже можно приносить ему и Мелкому) и незаметно вытирать козявки об ножки стульев. Потому что это именно он пришел за мной в сиротский приют, сунул в одну руку пучеглазую куклу, в другую — мороженое, а потом отвез в огромной черной машине к дядюшке Кенте. А затем научил всему на свете. И незаметно вытирать козявки тоже.

Он облокачивается на Шар и глядит на него взглядом утомленного всемирной славой гения.

— Это в какие? — спрашивает Мелкий.

— В зеленые.

— Нет! Нет-нет! Ни в коем случае! — верещит Жмот. — Вы ничего не понимаете. Это сразу превратит уникальный арт-объект в банальный пластиковый шар, покрашенный зеленой краской, который не может стоить 30 тысяч!

— Ладно. — я сегодня добрая. — Сойдемся на компромиссе. Шар остается белым…

Красавчик недовольно морщится.

— …Только, если сюда перестанут таскаться зеваки со всей Башни и окрестностей.

Жмот мрачнеет. А ему так хотелось увидеть свою физиономию на обложке таблоида. Да, я сурова, но справедлива.

Я возвращаюсь в кабинет, оставляя раздосадованного господина Юто на попечение волшебницы серых офисных будней, на невозмутимую мисс Ван.

— Давай, рассказывай, — небрежно бросает Красавчик между затяжкой и глотком первоклассного виски. — Как тебе удалось уделать братца Фу?

А что тут рассказывать? Просто повезло. Ну-у-у… Или судьба.

Сказительница из меня хреновая, но Красавчик умеет вытянуть историю даже из каменного божка в деревенской кумирне. И ржет он так заразительно, что мне тоже хочется смеяться, толкаться локтями, хлопать себя по бедрам и прикладываться к бутылке. И делить на двоих дорогую сигару.

— Я слишком стар, чтобы разбираться в этой вашей хитрой виртуальности, — философски замечает Тан. — Но тот, кто всё это придумал, был ушлый малый, явно из наших. Это ж надо, народишко сам всё о себе выкладывает. Да еще фотками иллюстрирует! Сплошная экономия на наводчиках.

— Ты не старый, ты — ленивый, — ласково говорю я, заботливо поправляя его пестрый галстук.

По моим подсчетам Тану чуть больше шестидесяти, не такой он уж и старый. Возраст элегантности для мужчины, как говорят. Жаль только, что у Красавчика вкус пятилетки и воображение попугая. Эти синие, золотистые и бордовые пиджаки с неизменным блеском, эти шелковые рубашки с узорами, вызывающими у неподготовленного зрителя эпилептический припадок, а уж туфли… Они — моя вечная головная боль. Каждая пара, как выстрел в затылок. И почему дядюшка Кента до сих пор удивляется, что я ношу исключительно темные мужские костюмы и белые рубашки?

— Хозяйка Рин, пришли люди покойного брата Ян Чэня, — сообщает мисс Ван. — Вы ведь еще заняты, да? Тогда они подождут.

— Кончай дымить, — приказываю я Красавчику и включаю вытяжку на полную мощность.

Все мои ребята — от стажера до главаря поголовно — знают о важности здорового образа жизни, а новенькие, они же дикие. Их еще придется приучать к порядку.

Когда в кабинете воздух уже искрится от озона, входят эти пятеро. Мое последнее приобретение. А следом — Мелкий (без пиджака, чтобы и тату было хорошо видно, и кобуру с пистолетом) и Жмот (с толстой папкой-сегрегатором, и обложка у неё очень кстати из кевлара сделана). Мда-а-а… Лучше бы я купила еще один пластиковый шар, честное слово.

Смотрю я на великолепную пятерку и словно возвращаюсь на двадцать два года назад… Маленькая девочка стоит на веранде старинного дома и мрачно исподлобья смотрит на мужчин, склонившихся в поясном поклоне. Все они в ярких костюмах и рубашках, с толстыми золотыми цепями на татуированных шеях. Все они — отморозки и завсегдатаи тюрем, каждый третий — убийца, каждый второй — мошенник. Так говорит человек, назвавшийся её родным дядей, старшим братом её отца. И отныне эти страшные люди — её единственная семья. «Ладно. Семья — это хорошо, — думает та девочка. — С остальным разберусь потом».

Примерно то же самое думаю я и сейчас. Только сейчас я уже не та восьмилетняя сиротка с длинной челкой, комкающая в кулаке подол платья.

Мы с братцами играем в гляделки. Минуту, две, три, пять… Мелкий начинает ритмично дышать — готовится к началу неизбежного месилова. Жмот… Вот, кого всегда недооценивают. Худой очкарик с маникюром — что с него возьмешь, кроме девчачьего визга? Примерно так думают всякие-разные придурки, прежде чем отправиться в реанимацию. И только Красавчик Тан спокоен, как священная гора: размазывает козявку из носа по замшевой обивке кресла. Тьфу! Ну, сто раз его просила!