Ким Харрисон - Немертвый в саду добра и зла

— Не волнуйся об этом, — сказала она, ее голос низко звучал.

— Ты была бы лучшим отпрыском, чем я, — сказал он горько. — Почему он выбрал меня?

Она не думала, что речь шла о том, что один из них был его отпрыском, но его напряжение искало выход. Уступая порыву, она приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха.

— Потому что ты нравишься людям больше, чем я, — сказала она. — Потому что ты лучше разговариваешь с ними, заставляя их делать то, что ты хочешь, а они думают, что это была их идея. Я просто пугаю людей.

Он повернулся, медленно, таким образом, он остался в ее руках.

— Я управляю баром, — сказал он, потупившись. — Ты работаешь на О.В. Ты скажи мне, кто из нас более ценен.

Руки Айви скользнули к его талии, прижимая его к краю раковины.

— Я сожалею о той дерьмовой доставке пиццы, — сказала она, имея в виду то, что сказала. — Ты не управляешь баром, ты изучаешь Цинциннати, кто куда движется, кто что для кого делает. А я? — Ее внимание переместилось на пучок волос, показавшийся из выреза его рубашки. — А я учусь, как целовать задницы и сосать шеи.

В его жестком взгляде читалось обвинение, Кистен покачал головой.

— Пискари кинул мне мертвую девушку на колени, и я сидел с ней и сжимал руки. Ты пришла, и все произошло. А что будет в следующий раз, когда случится что-то важное, и я все испорчу?

Проводя своими руками по гладкой шелковой ткани на его плечах, она закрыла глаза от чрезвычайно эротичного ощущения, поднимающегося в ней. Вина смешалась с ним. Она была уродом. Все, что она хотела сделать — это утешить Кистена, но сам акт утешения его, включал ее вампира.

Мысль об Арте и о том, что почти произошло, ударила ее. Между одним дыханием и следующим, мышцы ее челюсти сжались, а глаза расширились. Дерьмо. Может быть лучше сдаться. Чувствуя себя подобно шлюхе, она открыла глаза и посмотрела на Кистена. Его глаза были настолько же черными, как и ее, укол ожидания нырнул к ее центру. Деформированные и искривленные. Они оба. Был ли какой-нибудь путь кроме этого, чтобы показать, что она заботилась о других?

— Ты справишься с этим, — прошептала она, желая ощутить его губы, касающиеся чего-то, чего угодно. Нежная кожа под его подбородком блестела от поднявшегося тумана, прося ее попробовать. — Я спасаю твою задницу. Ты спасаешь мою, — сказал она. Это было все, что она должна была предложить.

— Обещаешь? — спросил он, его голос звучал потерянным. Очевидно этого было достаточно.

Приманка была слишком сильной, и она подтянулась ближе, чтобы мягко поместить губы у основания его шеи, позволяя его пульсу забиться чаще. Она чувствовала, как будто она умерла: крича, потому что они нуждались друг в друге, чтобы пережить Пискари, пульс бешено стучал от того, к чему все шло, и был в отчаянии от того, что эти жажда и кровь были связаны.

— Обещаю, — прошептала она. Глаза закрылись, она прошлась зубами по его коже, но не вонзала их, когда ее пальцы зарылись в его мягкие волосы.

Дыхание Кистена стало быстрым, и одной рукой он подхватил ее и посадил на стол, вставая между ее коленями. Она чувствовала, как ее взгляд стал жарким, когда его руки стиснули ее бедра, двигаясь поверх ее штанов.

— Ты голодна, — сказал он, опасные переливы звучали в его голосе.

— Я была голодна, — сказала она, сцепив руки за его шеей, как будто связанная. Ее голос был требователен, но по правде она была беспомощна перед ним. Это было проклятие вампира, то, в чем нуждаешься сильнее всего. И Кистен знал правила игры, в которую они играли, как и она. Ее мысли пронеслись к Спящей Красавице в холодильнике, и она далеко отпихнула их ненавистью, что она хотела чувствовать, как кровь Кистена наполняет ее спустя десять минут после того, как женщина умерла в их квартире. С самовнушенным отвращением, она будет разбираться позже. Она была чрезвычайно опытной при отрицании, когда было нужно.

— Арт снова беспокоил тебя? — сказал он, его почти тонкие черты лица стали хитрыми, когда он сунул руку под ее рубашку. Устойчивое тепло его пальцев было похоже на шип, идущий через нее.

— Все еще… — сказала она, подавляя дрожь, чтобы вызвать чувство подъема.

Его свободная рука проследила путь от ее плеча и ключицы, проскользив вверх по длиной шее.

— Мне придется написать письмо и поблагодарить его, — сказал он.

Глаза сверкали, Айви дернула его к себе, обхватывая ногами, прижимая к себе. Его руки исчезли с ее талии, оставив лишь холодное тепло.

— Он хочет мою кровь и мое тело, — сказала Айви, чувствуя, что ее жажда Кистена смешивается с ее отвращением к Арту. — Он ничего не получит. Я собираюсь заставить его, чтобы он взял мою кровь против моей воли.

Дыхание Кистена касалось ее шеи, а его руки были на ее спине.

— Что это тебе даст?

Улыбка, невидимая и злая, появилась на ее лице, когда она просмотрела по его плечу на пустую кухню.

— Удовлетворение, — выдохнула она, чувствуя, что слабеет. — Он продвинет меня из-под себя, чтобы я держала рот на замке, или он выставит себя посмешищем перед всей башней. — Но она больше не знала, сможет ли она это сделать. Он был сильнее, чем она предполагала.

— Это моя девушка, — сказал Кистен, и она судорожно вдохнула, когда он нагнул голову, его зубы мягко прошлись по старому шраму, чтобы послать восхитительную стрелку ожидания через нее. — Ты — такое политическое животное. Напомни мне никогда не делать ставки с тобой.

Затаив дыхание, она не могла ответить. Мысль о необходимости справиться с грязной сценой промелькнула мимо и ушла.

— Ты должна будешь научиться говорить «нет», — пробормотал Кистен.

— Ммм. — Открыв глаза, она обнаружила, что движется против него, в то время как его руки притягивают ее ближе. Он опустил голову, и ее руки, растопырив пальцы, пробежались по его спине, затем она сжала пальцы, впиваясь в него. Губы Кистена играли у основания ее шеи, двигаясь ниже.

— Ты могла бы сказать «нет», если бы он так сделал? — прошептал Кистен, ведя зубами вдоль ее голой кожи, в то время как его руки под ее рубашкой проследили путь к ее груди.

Эти два чувства соединились в ее уме, и это ощущалось так, как будто на ее груди были его зубы.

— Да… — выдохнула она, подбадривая. Он задрал подол ее рубашки, и она схватила его за волосы, желая больше.

— Что если он выполнил свое обещание? — спросил он, опуская голову, и она замерзла от чувства серебра, льющегося каскадом к ее паху, когда он поместил зубы туда, где были его пальцы. Это было слишком много, чтобы не ответить.

Пульс мчался, она дернула его голову. Это, возможно, причинило боль, но Кистен знал, что так будет и передвинулся с ней. Она никогда не причиняла ему боль. Не намеренно.

Приоткрыв губы, она сжала ноги вокруг него, пока она почти не оставила стол. И хотя она уткнулась лицом в его шею, вдыхала его аромат и дергала его старые шрамы, она не прокалывала кожу. Самоотречение было больше, чем изящная пытка, было больше, чем укоренившаяся традиция. Это было выживание.