Сара Блэкли-Картрайт - Красная шапочка

Священник-воин спешился и неторопливым, но твердым шагом двинулся к церкви, прекрасно зная, что все взгляды сейчас устремлены на него.

— Никогда в жизни я не видел такой могучей твари. По слухам, это проклятие передается по наследству, отчего каждое новое поколение оборотней получается сильнее предыдущего. Похоже, мы имеем дело с очень длинной линией наследования, и мне уже не хочется убивать этого Волка…

— Не убивать Волка?! — ахнула толпа, не веря своим ушам.

— Убить, но не сразу. Мне угодно, чтобы он страдал перед смертью.

Отец Соломон подошел к изувеченному телу старосты, лежавшему рядом с перевернутым праздничным столом.

— Надеюсь, он хоть порадовался напоследок, — сказал священник, легонько пнув заснеженный труп.

Никто даже не поморщился при этом. Все прекрасно знали, что староста ничего не чувствует, он давно простился с этим миром, не оставив ни крупицы своей души в том, что лежит сейчас на голой мерзлой земле.

Тут отец Соломон увидел капитана. Мавр склонился над телом брата и баюкал оторванную ногу, как младенца. Странные нити свисали из ран трупа, и вообще он выглядел ужасно — как будто с покойника сняли кожу и чем-то туго набили… или как будто мышцы отчаянно напряглись в последней судороге…

Отец Соломон быстро подошел к капитану.

— Укушенный оборотнем человек — проклятый человек, — сказал он, и его лицо словно окаменело.

Валери с ужасом смотрела, как отец Соломон выхватывает меч и вонзает его в грудь трупа. Капитан закрыл глаза, а когда открыл, его взгляд был холодным и жестким. Он бросил ногу брата и отвернулся.

Отец Соломон спокойно оглядел толпу и заговорил ровным голосом:

— Жители Даггорхорна! Время шуток и веселья прошло.

Селянам понравился его властный тон; им хотелось, чтобы кто-нибудь предложил план действий. Впечатлило их и только что увиденное: брат капитана и мертвый мог быть опасен для села, хорошо, что его обезвредили быстро и без сожалений.

— Не будет больше праздников, — отец Соломон наклонился и поднял кем-то брошенную маску свиньи, — пока мы не найдем оборотня в его человеческом обличье. Чудовище будет уничтожено. И неважно, какую цену нам придется за это заплатить.

Отец Соломон бросил маску в снег. Его окружили солдаты. На этот раз они не прятали свое оружие.

— Оборотнем может оказаться любой из вас, поэтому мы будем искать его везде. И как бы он ни осторожничал, обязательно найдется признак, который его выдаст… Склонность к уединению, чернокнижие, странные запахи… Ваши дома будут обысканы. Ваши тайны выйдут на свет. Если вы невинны, вам нечего бояться. Но если виноваты… Клянусь своими детьми, мы уничтожим того, кто несет зло!

Отец Соломон прекрасно видел, какими глазами селяне смотрят на его солдат и их вооружение.

— Моя жена погибла. Как и ваши отцы, сыновья, дочери. И пусть те, кто остался жив, помнят о них! — закончил он и двинулся прочь, перешагивая через обломки, провожаемый одобрительным гулом толпы.

Люди постепенно расходились, многие отправились искать живых и погибших соседей, друзей, мужей, жен, детей… Валери почему-то очень хотелось заговорить, но она не могла себя заставить. Было неприятно видеть, с каким пылом ее односельчане готовы повиноваться новой власти.

В желудке у Валери заскрипело, как будто там отворилась несмазанная дверь, и только тогда девушка вспомнила, что давно не ела. Что ж, хороший повод уйти с площади и не слушать разговоры. Она обогнула толпу и направилась к дому.

Там были и отец, и бабушка, но Валери видела только лежащую на кровати маму. Сьюзет вдруг стала маленькой и хрупкой, как будто усохла; даже кожа на лице собралась в складки. Грудь и шея — в поту, мокрые светлые волосы прилипли к черепу. Казалось, под стеганым одеялом, сшитым бабушкой, вовсе нет никакого тела.

На лице Сьюзет засохла кровь, похожая на толстую хлебную корку, и было невозможно понять, насколько серьезны раны, оставленные когтями Волка.

Сезар оглянулся на вошедшую дочь и поспешил обнять ее. Потом бабушка взяла Валери за руку, а Сезар вернулся к своему занятию — он ждал, когда вскипит вода.

Наблюдая за отцом, Валери вдруг унеслась мыслями в прошлое.

Мы всегда знали, что предстоит помывка, если видели на очаге сразу четыре горшка с водой. Потом матушка через голову снимала платье, распускала волосы. Ее тело было прекрасным, я это понимала, даже будучи совсем малышкой. Оно так светилось, словно под кожей пряталось волшебное белье. Мама сначала окунала в корыто нас с сестрой — подхватывала под мышки и осторожно ставила в теплую воду. А потом и сама забиралась в воду и сидела, придерживая нас ногами, — ближе к ее груди была сестра, а я подальше. И мне всегда казалось, что я чужая и для Люси, и для матери.

Мы с сестрой по очереди откидывались на спину и окунали в воду волосы. Когда приходил мой черед, я начинала мотать головой взад-вперед, вправо-влево, и мне казалось, что я — русалка.

Но все это осталось в далеком прошлом. Валери боялась, что в памяти сотрется образ сестры, что включится некий защитный механизм и… Нет, девушке этого вовсе не хотелось. Воспоминания и без того угасают со временем, сами по себе. Однако у Валери их уже накопилось столько, что лучше бы не приобретать новые, можно прекрасно обойтись и без них… Но они сами собой все возникали и возникали каждое мгновение.

Она смотрела на оставшихся родственников.

Отец так заботливо ухаживал за матерью, он принес чистые лоскуты и теперь, смачивая их в теплой воде, стирал кровь с лица Сьюзет. Что значит эта нежность? Валери не понимала. Отец притворяется перед бабушкой? Или же Люси была права: вот это и есть любовь? Сезар не сводил с жены глаз. «Но видит ли он маму по-настоящему?» — подумалось Валери. После восемнадцати лет брака Сезар как будто не замечал ни ее нежности к детям, ни солнечного цвета ее волос… «Неужели в том и состоит брак, что люди живут вместе и словно не видят друг друга, так же как мы иной раз не видим по-настоящему самих себя просто потому, что не можем посмотреть со стороны? И какой могла бы стать моя жизнь, выйди я замуж за Генри? А если отдать руку и сердце Питеру, как сложится моя судьба?»

На своем веку родители повидали немало и веселого, и грустного, но ведь нельзя сказать, что они переживали это вместе. Каждый был сам по себе.

Сьюзет, будто почувствовав мысли дочери, шевельнула рукой и сбросила на пол оловянную миску. Когда Валери наклонилась, чтобы ее поднять, мать снова застонала.

Девушка вспомнила рассказ отца Соломона и напрягла память, перебирая события минувшей ночи. Видела ли она, как Волк ударил кого-нибудь лапой по лицу? Где была ее мать в это время?