Анастасия Туманова - Жёны Шанго

Ошун просияла. Наклонившись, приложила к своему лбу чешуйчатую лапу йары и почтительно, не поворачиваясь спиной, попятилась к берегу. Йара с плеском соскользнула с камней, нырнула – и через мгновение из ручья на берег полезли змеи. Большие и маленькие, чёрные и пёстрые, с полосами и узорами на спинах, – они ползли из мутной воды, повинуясь вялым погоняющим жестам йары. Воины Мбасу стояли неподвижно. Все они были людьми леса, все знали: не пугай ползущую змею. А змеи, извиваясь, скользили между коричневыми ногами, плыли там, где вода поднялась высоко, скрывались в зарослях. Мимо колена Ошосси величаво проплыла жибойя [81] Жибойя – удав. толщиной с его руку. Ориша вежливо поклонился ей, и змея бесшумно скрылась в траве.

Путь был очищен. Ошосси и Ошун благодарно склонились перед йарой. Та хрипло захихикала, польщённая вниманием ориша, и, обхватив камень скользким хвостом, благосклонно следила за тем, как чёрные воины один за другим входят в её ручей. Вода так поднялась, что через ручей пришлось довольно долго плыть. Но ни змеи, ни притаившиеся под корягами хищные рыбы не тронули чужаков. Оказавшись на другом берегу, воины обернулись, чтобы поклониться йаре, но той уже не было на камнях: только круги расходились по жёлтой, взбаламученной воде.

Мбасу совсем воспрял духом. Он шёл не ощущая усталости, неся на плечах Ошун так, словно это была его Алайя, и звонкий смех ориша напоминал ему смех любимой женщины. Воины украдкой улыбались, глядя на своего вождя. То и дело кто-то из них с притворной озабоченностью принимался упрашивать Мбасу, чтобы тот, наконец, передал ему Ошун. Сколько же можно в одиночку нести ориша? Другие тоже хотят на всю жизнь запомнить этот день и получить весёлое, ласковое благословение Ошун! Но Мбасу только качал головой. Ту, что столько лет спасала его жену, он донесёт сам до самого края мира! Ошун смеялась, сидя на могучем плече Мбасу, и её густые, влажные, пахнущие цветами волосы щекотали ему шею. И Мбасу знал: что бы ни случилось в его жизни, как бы он ни прожил её – этот день останется с ним до самой смерти: оружием против отчаяния, средством от самой страшной тоски.

Через два часа они выбрались ещё к одному ручью, и Ошун спрыгнула на землю. Ни одной йары не было видно поблизости, но Ошосси впереди остановился как вкопанный, едва окинув взглядом залитые водой берега. А Ошун в ужасе попятилась, хватаясь за руку Мбасу. Тот поддержал ориша, стараясь не показать, что у него самого словно холодной ладонью стиснуло сердце.

Берег облепили птицы. Множество птиц. Цапли стояли неподвижно, не обращая внимания на снующих в воде лягушек и змей. Их было столько, что ручей казался покрытым бело-пёстрой чешуёй. Цапли глядели на испуганных людей круглыми и злыми глазами – сотни и сотни цапель. Старик Наго прошептал чуть слышное проклятие.

– Ийами Ошоронга [82] Ийами Ошоронга – в мифологии йоруба ведьма-птица, возненавидевшая людей за то, что они убили её единственного сына. … – одними губами произнёс Мбасу – не сомневаясь, что теперь им всем конец. Ошун, всхлипнув, спряталась за его плечо. Глядя на птиц, Мбасу лихорадочно прикидывал, успеют ли его люди хотя бы добежать до густых зарослей, где цаплям будет тяжело продираться сквозь ветви. Сможет ли хоть кто-нибудь спастись от безумной ведьмы Йами Ошоронга, невесть как явившейся сюда из лесов Иле-Ифе?

Охотник Ошосси сделал один шаг, другой. Остановился на открытом месте. Поднял голову. Он тоже видел сонм цапель на берегу. Но он видел также и Ийами Ошоронга – ту, что всегда скрыта от смертных. Силуэт ведьмы плыл и зыбился в глазах Ошосси, становясь то большой белой цаплей в сумеречной дымке из перьев, то худой женщиной с раскрытым в беззвучном вопле ртом, то сморщенной старухой с погасшими глазами. Ошосси знал, что сейчас произойдёт, но всё же сказал:

– Нана Буруку обманула тебя, Ийами Ошоронга. Я не убивал твоего ребёнка. И никто из моих…

Он не успел договорить: цапли все разом снялись с места. Сырой воздух наполнился треском хлопающих крыльев. Огромная стая устремилась к остолбеневшим от ужаса людям.

Мбасу сам не понял, как у него хватило дерзости обхватить Ошун и повалить её в сырой, чавкнувший под ними мох. Рядом, закрывая головы руками, попадали друзья. Никто не успел даже поднять оружия – да это и не имело смысла: птиц было слишком много. Они неслись и неслись – с острыми клювами, с пустыми глазами, хлопая крыльями над головами людей. Мбасу прикрывал собой плачущую от страха Ошун и отчётливо понимал, что путь их заканчивается здесь.

Между тем Ошосси начал расти. Расти медленно и неуклонно, поднимаясь выше кустов, выше пучков цветущих лиан, досадливо отмахиваясь от чиркающих по лицу и плечам ветвей. Его нога, рядом с которой лежал Мбасу, сделалась толще, чем туловище воина. Птицы, пронзительно крича, на лету вонзались в плечи и грудь охотника, ранили их острыми клювами, рвали когтями, но Ошосси не поворачивался к ним спиной. И когда сама безумная ведьма Ийами Ошоронга расправила огромные крылья, поднимаясь в воздух, – Ошосси вздёрнул свой лук. Цапли, крича, облепили его, но они уже казались насекомыми рядом с выросшим выше леса ориша с зелёными беспощадными глазами. Тетива загудела, как огромный барабан – и стрела Ошосси швырнула ведьму-птицу в жёлтую воду ручья.

– Я не убивал твоего сына, Ийами Ошоронга! – повторил Ошосси, перекрывая своим голосом отчаянные вопли птиц. По его лицу и груди бежала кровь, смешиваясь с каплями дождя. – Я не враг тебе! Отпусти этих людей! Не заставляй меня тратить ещё одну стрелу! Дай мне дорогу, мне – хозяину этого леса!

Внезапно всё стихло. Мбасу осторожно приподнял голову. Птицы исчезли. Ошосси, опустив лук, стоял спиной к воинам у самой воды. Он был уже своего обычного роста. По левой руке охотника бежала кровь. Ориша небрежно зачерпнул ладонью воды из ручья, окатил ею плечо. Мбасу хотел предложить свою помощь: он знал листья, которые в два счёт останавливали кровь из самой тяжёлой раны, и росли они повсюду. Но он так и не решился побеспокоить ориша, который стоял у воды молча, глубоко задумавшись о чём-то и лишь машинально вытирая бегущие по коже красные ручейки.

– Ты не отпустишь меня, сын Шанго? – лукаво спросили откуда-то из-под живота Мбасу. Воин поспешно вскочил, освобождая Ошун. Та, покряхтывая, поднялась на четвереньки, затем – на ноги. Оправила мокрое, прилипшее к коленям платье и улыбнулась смущённому Мбасу так, что тот почувствовал совершенно неуместный жар в абсолютно неподобающем месте. Испугавшись, что ориша заметит то, что происходит с ним, и оскорбится, Мбасу торопливо отвернулся – и встретился взглядом с зелёными глазами охотника.