Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Может, и к лучшему, – заметил Марэ, заглядывая в холодильник. – Он сейчас сильно не в духе. И просить его вылечить Ошун бессмысленно. Обалу очень любит Оба. Он был вне себя, когда узнал про эту историю с отрезанным ухом. И поклялся, что не оставит это так. И наслал болезнь.

– Болезнь?..

– Ты же видела сама! – удивился Марэ. И Эва вздрогнула, вспомнив тёмные, вздутые холмики на шоколадной коже подруги.

– Но… это же были прыщи! Просто прыщи!

– Это было только начало, – вздохнул Марэ. – И Обалу не передумает. Он добрый парень, но… но не к тем, кто забавы ради издевается над другими. Ты должна его понять. У этой дуры Ошун с рождения было всё то, чего никогда не было у Обалу. Красота, здоровье, друзья, любовь… Брат был бы счастлив иметь хоть десятую часть всего этого! И когда Ошун так обошлась с Оба… Он не выдержал, просто сорвался. И уверен, между прочим, что абсолютно прав! И… да, чёрт возьми, он прав! Эвинья, я действительно не знаю, чем тут помочь.

До конца дня Обалу больше не появился из своей комнаты. Эва познакомилась с Кикой – босоногой девчушкой-служанкой, кинувшейся ей на шею с такими радостными воплями, словно тоже приходилась ей по меньшей мере кузиной. Кика накормила её пиццей и мороженым с манго и холодным лимонадом. Потом Эва ушла купаться в бассейн – огромную голубую чашу во дворе под пальмами, – и Кика весело составила ей компанию: было видно, что ей в этом доме очень многое позволено. Потом служанка отправилась готовить ужин, а Эва до самого вечера просидела в мастерской Марэ. Тот работал над иллюстрациями и попросил Эву почитать ему вслух «Дону Флор». Эва раскрыла роман и принялась за чтение. Время от времени ей казалось, что Марэ, сосредоточившись на работе, совсем её не слышит. Эва умолкала, но тут же раздавался негодующий возглас: «Дальше, сестрёнка!» И она продолжала читать о похождениях весёлого игрока и бабника Вандиньо, приводившего в отчаяние свою добродетельную супругу, которая любила его больше жизни.

Опомнились они с Марэ только тогда, когда в окно заглянула луна. Брат показал Эве её спальню: белую комнату с широкой кроватью, гамаком, ванной и лёгкими занавесками на огромном окне. На стене видела, разумеется, картина Марэ: обнажённая мулатка, очень похожая на саму Эву, купалась в ручье под луной. С минуту Эва стояла, любуясь на своё изображение. Это можно было делать не зажигая ночника: луна била в окно серебристым холодным лучом. В саду сонно стрекотали цикады. Пора было ложиться спать. «Только бы не проснуться дома, – со страхом подумала Эва, стягивая через голову платье. – Я умру сразу же. Нельзя показывать такие сны!»

По стене спальни полоснул луч фар. Эва изумлённо вглянула на часы. Они показывали полночь. Подумав, она вновь надела платье. Не зажигая света, на цыпочках подошла к окну и осторожно отодвинула занавеску.

Внизу, на галечной площадке перед крыльцом, виднелся старый «пежо». Рядом с ним стоял Ошосси. Лунный свет окатывал его с ног до головы. Напротив стоял Марэ. Спрятавшись за занавеской, Эва видела его огорчённое лицо.

– Зачем ты возвращаешь мне эти деньги? – негромко спросил он. – Я же сказал, что даю не взаймы, а просто так! Пусть они останутся у тебя! Тебе же было нужно…

– Больше не нужно, – Ошосси сказал это отрывисто, почти грубо, глядя мимо Марэ в темноту сада. – Я пустил их в оборот ненадолго, вот и всё. Теперь могу вернуть. Если тебе нужны проценты, то…

– Не обижай меня. Я этого не заслужил.

Ошосси промолчал. Затем сквозь зубы сказал:

– Будет лучше, если Огун об этом не узнает.

– Он не узнает.

– Тогда – пока. Увидимся на макумбе. – Ошосси подбросил на ладони ключи от машины и развернулся, так и не посмотрев на Марэ. Тот молча провожал его глазами. Ошосси уже открыл дверцу «пежо», когда Марэ, словно решившись на что-то, быстрыми шагами спустился с крыльца.

– Ошосси! Подожди!

– Чего ещё?

– Огун не узнает, я клянусь, но… – Марэ помедлил. – Но знает мама.

Ошосси ничего не сказал, но даже Эва испугалась, увидев, как изменилось его лицо. Марэ же и вовсе попятился.

– Мать?.. – очень тихо спросил Ошосси. – Она знает? От кого?

– Не от меня, клянусь! Она позвонила мне сама! В ту ночь, когда Шанго… когда всё это случилось. Позвонила и спросила, правда ли это – что ты опять связался с наркотиками… Ошосси! Не смотри на меня так! Ей мог рассказать об этом кто угодно! Любой портовый дурак, любая проститутка! Любая дура-соседка! Она ругала меня целый час! Всё спрашивала, зачем я дал тебе эти деньги…

– И… что же ты ей сказал? – Ошосси стоял, чуть ссутулившись, как готовое к прыжку животное.

– Что я люблю тебя, – хрипло ответил Марэ. – И я не мог тебе отказать. Ты же всё знаешь сам, Ошосси, любовь моя!

Тот молчал. Марэ приблизился. Робко, почти умоляюще положил ладони ему на плечи. Заглянул в красивое, окаменевшее от ярости лицо.

С минуту Ошосси стоял не двигаясь. Затем очень осторожно взял Марэ за запястья и отвёл его руки. Медленно сказал:

– Я очень тебе благодарен.

Он вернулся к машине, сел за руль и повернул ключ зажигания. Глухо зарычал двигатель.

– Но почему?! – закричал, перекрывая шум, Марэ. – Почему последняя потаскуха-гринга может это делать с тобой, а я – нет?! Почему, Ошосси, скажи мне!

Не ответив, Ошосси дал газ. Свет фар прыгнул по банановым листьям – и исчез.

Марэ поднял голову. В упор взглянул на Эву в окне блестящими от слёз глазами. Улыбнулся и негромко сказал:

– Иди спать, сестрёнка.

Эва отошла от окна и опрометью сбежала вниз.

Марэ стоял на том же месте, глядя в тёмный сад. Когда Эва подошла к нему, брат молча обнял её за плечи и притянул к себе. Какое-то время они вместе смотрели на то, как луна ныряет из облака в облако, гоняя по саду пятна голубого света. Затем Марэ медленно, словно раздумывая, выговорил:

– Наверное, это всё из-за нас тогда случилось.

– Из-за вас с Ошосси? – осторожно переспросила Эва.

– Из-за нас с Обалу, – поправил он. И, взглянув на застывшее лицо брата, Эва отчётливо поняла, что не нужно больше упоминать Ошосси.

– Когда умерла наша бабушка, Нана решила сломать тебя. Сломать окончательно. Помнишь её бузио у тебя в кармане? Помнишь, что творилось с тобой в те дни, что делалось у тебя в мыслях? Бабушки больше не было на свете, и некому было остановить Нана. Она собралась сделать всё, чтобы её последний ребёнок не ушёл к Жанаине. Ты должна была остаться и выполнять то, что она прикажет: по-другому Нана не представляет себе отношений между людьми. Но мы с Обалу тогда вмешались. Мы и подумать не могли, что ты, такая малышка, справишься сама! Справишься с бузио Нана Буруку! Справишься с ней самой!

– Я бы ни за что не справилась, – искренне возразила Эва. – Ты же видел – я была готова выпрыгнуть в окно!