Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Держись, скотина! – заорал на него Эшу. – Может, успеем ещё…Эвинья, давай, давай, давай, ради бога!!!

Эва неловко сжала запястье Обалу… и почти сразу же что-то мягкое, тёплое и живое зашевелилось в ней. Горячие волны спустились из головы, поднялись от сердца, слившись, потоком устремились в её правую руку – ту, которая сжимала запястье умирающего. Короткий укол… мягкая боль… тишина, тишина… Запах йода и водорослей… Далёкий, чуть слышный бой барабанов на морском берегу… В ночных облаках – лукавое лицо луны… Белая светящаяся струя сливается с густо-зелёной, зыбкой, дрожащей, переплетает её тонкими нитями, поднимает – и превращается в неё…

– Вот и всё! Видишь, детка, – это как отлить! Ничего страшного! Особенно когда кровные брат и сестра! – Эшу смотрел на неё, ухмыляясь, но в расширенных глазах его ещё стоял страх. Затем он покосился на неподвижно лежащее поперёк постели существо. – Эвинья, вставай. Голова кружится? Это ничего, пройдёт сейчас. Идём отсюда, пусть Обалу придёт в себя.

Луна по-прежнему светила на полную мощь в открытое окно. Тараканов нигде не было видно. Шумно вздохнув от облегчения, Эва прикрыла дверь и прошла дальше по коридору к комнате Марэ. Неужели он ничего не слышал?

Едва заглянув в комнату другого брата, Эва поняла, что не ошиблась. Марэ безмятежно спал в наушниках, сидя за столом и уронив голову на последний эскиз. Подойдя, Эва вытащила один наушник, и по комнате поплыла мягкая мелодия «Девушки с Ипанемы». Марэ сонно пробормотал что-то, сморщился, улыбнулся – но глаз так и не открыл.

– Ну, посмотрите вы на него! – проворчал вошедший следом Эшу. – Хоть весь дом обвались – нич-чего не услышит! Заткнёт уши – и рисует свои картинки!

– А у него тоже есть аджогун? – тихо спросила Эва, пытаясь вообразить себе демона Марэ. Почему-то ничего не представлялось.

– Есть, но Марэ сам шикарно справляется, – усмехнулся Эшу. – Моя помощь никогда не требовалась. Вы с ним, когда рисуете, по-моему, вообще класть на всё хотите! А на аджогунов собственных – в первую очередь! Везёт вам! С вами поэтому и Нана ничего не может сделать.

Эва подумала – и поняла, что это в самом деле так. И потихоньку вернулась за Эшу в комнату старшего брата.

На смятой постели сидел Обалу – прежний Обалу. Сидел не двигаясь, с поникшими плечами и опущенной головой. При виде этой сгорбившейся фигуры Эва почувствовала, как у неё сжимается сердце. Она посмотрела на Эшу. Тот, не отвечая на её взгляд, подошёл вплотную к кровати. Резко спросил:

– Ты вылечишь жену Шанго, или нет?! Пожалей мать, сволочь! Она не виновата, что ты спишь и видишь, как бы поиметь Ошун! Да если это дойдёт до Шанго – он тебе переломает последние кости, ублюдок! Ты вообще соображаешь, что творишь? Если бы не Эва – эта ведьма-иаба высосала бы тебя досуха! И ты бы сдох прямо на ней! Даже не кончив! А настоящая Ошун тебе никогда не даст! – Эшу издевательски оскалился. – Так она никому из нас не даст, дорогой мой! Никому – кроме Шанго! Думаешь, если бы была хоть какая-то возможность её оттрахать, – я бы ждал?! Или Ошосси? Или Огун? Или ещё пол-Баии?! Но Ошун – женщина Шанго, мой красавчик! Научись с этим жить! Совсем рехнулся, – трахать иабу! Скажи спасибо сестре!

Обалу поднял голову. Взглянул в обозлённую физиономию Эшу большими, печальными глазами, чуть слышно сказал что-то. Эшу в ответ коротко выругался сквозь зубы. Взлетел на подоконник – и исчез.

Эва подошла к кровати. Обалу сидел всё так же: не двигаясь, не поднимая головы. Она села рядом. Помедлив, нашла в темноте руку брата – сильную, горячую, чуть дрожащую.

– Ты молодец, – едва слышно сказал Обалу. Видно было, что каждое слово причиняет ему боль. – Ты всё сделала правильно. Ещё бы чуть-чуть – и… Спасибо, Эвинья. Ступай спать.

– Можно, я посижу с тобой? – осторожно спросила она. Обалу не ответил. Эва подумала о том, как невыносимо ему будет сейчас остаться наедине с самим собой. И с аджогуном, которого Эшу сумел прогнать – но не уничтожить.

– Ты любишь Ошун?

Нет ответа.

– Она об этом знает?

Нет ответа.

– Она посмеялась и над тобой тоже?

– Нет, нет, нет! – хрипло вырвалось у Обалу. – Никогда… Она всегда жалела меня. Жалела, пойми! Лучше бы смеялась… лучше бы издевалась…. Лучше бы называла уродом! Я и есть урод! Но урод – это хотя бы мужчина! Над мужчиной можно смеяться! Можно его злить, можно с ним играть, можно его любить… А я… я… Я просто связка переломанных костей.

– Но за что ты изуродовал её?

– За то, что она никогда не будет моей… Молчи, молчи, Эвинья, я знаю, что ты думаешь! Да, я урод… ничтожество… я сделал подлость… пусть… Но я не мог больше терпеть! Ошун очень слаба сейчас. Иаба, которую я позвал, без труда стала похожей на неё… – Голос Обалу всё больше тяжелел, прерывался. Голова опускалась всё ниже. Пальцы до боли, судорожно сжимали руку Эвы.

– Почему я такой? Почему?! Другие рождаются здоровыми, а я… Проклятый урод, калека! У меня никогда не будет женщины… не будет любви… не будет детей… Ничего… Почему?.. Если бы только можно было… Если бы только можно… Если бы я мог не рождаться, если бы кто-то меня спросил тогда – хочешь?.. Разве я сказал ей неправду?! Разве это был обман?!

– Кому? – не поняла Эва. – Кому ты это сказал? Когда?

– Матери… Два дня назад, – чуть слышно сознался Обалу.

– Жанаине?..

– Она позвонила мне среди ночи. Плакала… Ругала меня на чём свет стоит, требовала исправить то, что случилось… то, что я сделал с Ошун! Но я же ничего не знал! Я ещё не знал о том, что натворил Шанго! Я начал кричать на неё в ответ… сказал, что всё сделал правильно! И что лучше бы Жанаина бросила меня в роддоме! Что я проклинаю эту жизнь, которую она мне дала! И что такие, как я, должны умирать, а не жить, мучиться и мучить других! Эва, Эвинья, я же ничего не знал!

– Не надо, не надо, не надо… – шептала Эва, глотая слёзы и неловко обнимая плечи Обалу свободной рукой. – Всё можно исправить… Ты вылечишь Ошун. Мать всё поймёт, она же любит тебя… и я тоже люблю. Всё пройдёт, и всё будет хорошо. Утром взойдёт солнце, аджогуны уйдут, у тебя есть я… Я, твоя сестра… И буду всегда. Мы же вместе, правда? Навсегда… Ты всегда можешь взять мою аше… Давай я помогу тебе лечь. Я сумею! Вот так…

– Ты ведь… никому… не скажешь… об этом?..

– Никому. Никогда. Успокойся.

Обалу так и заснул: уткнувшись в колени сестры, судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом во сне. А уже под утро, когда луна ушла из окна и розовый рассвет зажёг каждую каплю росы на листьях сада, уснула и Эва.

Эву разбудил тёплый солнечный луч, упавший на лицо. Она лежала в постели Обалу, прикрытая простынёй. В комнате никого не было. За окном пели птицы. На подоконнике искрился налёт росы. В листве манговых деревьев розовели плоды. Высунув руку в окно, Эва оторвала три, оделась и, прижимая спелые манго к груди, спустилась вниз.