Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

Братья обнаружились на кухне – и, видимо, только что имели неприятный разговор. Обалу хмуро смотрел в стену. Его тёмное, угрюмое, покрытое оспинами лицо казалось совсем отталкивающим. Марэ, стоя к нему спиной, варил кофе, двигая турку по плите так, будто переключал скорости броневой машины. Однако, увидев на пороге Эву, оба дружно улыбнулись.

– Проснулась, малышка? – добродушно спросил Марэ. – Будешь кофе? Кика испекла булочки. Поешь – и поедем.

– Куда? – Разрезая манго, Эва осторожно посмотрела на старшего брата. Обалу, поймав её взгляд, тут же отвёл глаза. Не глядя принял протянутую Марэ чашку кофе, протянул длинную, как у обезьяны, руку, взял со стола половинку манго и молча впился в него зубами.

– На макумбу, конечно. Съедутся все наши.

У ворот дожидалась машина – белый фургон «форд». Марэ ловко, привычно пересадил на переднее сиденье брата, загрузил в обширный багажник его кресло. Затем вытащил из-за двери большую синюю спортивную сумку и протянул её Эве:

– Вот… Я с утра посылал Кику в супермаркет. Это для тебя.

– Что это? – испугалась Эва, уже ничего хорошего не ожидающая от всякого рода сюрпризов. Марэ слегка смутился:

– Ну-у… женщинам ведь много чего обычно нужно! Я понимаю, что тебе лучше было бы выбрать всё самой, но у нас совсем нет времени. Через час начнётся страшная жара. Когда вернёмся, ты сможешь походить по магазинам, а пока что…

Сидя в прохладном салоне машины в ожидании, пока Марэ откроет ворота, Эва расстегнула сумку. Там оказалось несколько лёгких платьев, джинсы, парусиновая куртка, пять комплектов нижнего белья, две ночные рубашки, теннисные туфли, кроссовки, пляжные шлёпанцы, несколько баночек с кремами, шампунь – и даже прокладки. К изумлению Эвы, вся одежда была правильных размеров.

– Спасибо, Марэ! – искренне поблагодарила она, когда брат, вернувшись в машину, сел за руль и «форд» мягко выкатился на дорогу. – Как ты угадал размеры?

– Я же художник всё-таки, – улыбнулся он в зеркало. – А косметику потом выберешь сама! Уж в этом я точно ничего не понимаю!

Эва рассмеялась. Марэ, выводя «форд» на автостраду, покосился на сидящего рядом брата, но Обалу не ответил на его взгляд. Эва, поколебавшись, придвинулась к переднему сиденью и осторожно положила ладонь на плечо Обалу. Тот, помедлив, накрыл пальцы сестры корявой ладонью. Не оборачиваясь, сказал:

– Я сделаю то, что ты хочешь, Эвинья, – и тут же, повернувшись к Марэ, враждебно предупредил, – Не смей лезть к ней в голову! И ко мне тоже!

– Я и не собирался… – растерянно пробормотал Марэ. Помедлив, включил радио, и салон «форда» огласился стрекочущей самбой.

Они ехали по автостраде минут сорок. Довольно быстро Эва начала узнавать места: именно здесь проходил автобус, на котором она ездила к бабушке. Ещё через полчаса они свернули на широкую дорогу, идущую под зарослями мангровых деревьев. Эва уже не сомневалась, что они едут в городок Санту-Амару, на краю которого стояла бабушкина ферма. Но когда «форд» миновал три сросшиеся гуявы, нырнул в лес, проехал через заросшую папоротниками и лианами площадку для танцев и подкатил к знакомым деревянным воротам, которые никогда не удавалось толком запереть, Эва вцепилась в плечо Марэ:

– Это же дом бабушки! Разве его не продали?

– Ещё чего! – возмутился Марэ, глуша мотор. – Наш дом? Продавать?!

– Но… мама говорила…

– Нана ещё и не то бы сказала, лишь бы ты здесь больше не появлялась, – вздохнул Марэ. – За домом следит сеу Осаин. Да ты же с ним знакома!

В полном недоумении Эва уставилась на старые ворота – которые, словно только этого и дожидаясь, начали со скрежетом открываться. К машине вышел высокий чернокожий старик с совершенно белыми волосами и бородой. На нём были старые шорты цвета хаки и жёлтая, застиранная футболка. Изрезанное глубокими морщинами лицо улыбалось. И Эва сразу же узнала эти сощуренные, смеющиеся глаза цвета остывшего пепла. И с визгом выскочила из машины:

– Ой! Сеу Осаин!!! Здравствуйте!

Старик открыл ей объятия, и Эва оказалась в его руках: сухих, сильных, пахнущих корой деревьев, травами и табаком. Бабушкин друг совсем не изменился за те полгода, которые Эва не видела его.

– Вы здоровы… с вами всё хорошо… Вы здесь, какое счастье… О-о, а мама сказала, что вы уехали к детям в Ресифи!

Старик молча гладил её по волосам. Затем, слегка отстранив, осмотрел Эву с головы до ног, удовлетворённо сказал: «Ты вылитая Энграсия, дочь моя, можно с ума сойти!» – и пригласил всех в дом.

Пока мужчины возились у открытого «форда», выгружая кресло и перенося в него Обалу, Эва не удержалась и помчалась в сад. «Не может быть! Не может быть!» – стучало в висках. Но приходилось верить своим глазам: бабушкин сад стоял на своём месте и ничуть не изменился. Всё так же шелестели ветвями кротоны, питангейры и манго. Всё таким же развесистым было старое, давно не дающее плодов какаовое дерево. Всё так же взбиралась по стволам пальм сизая лиана-хойя. И старые, заботливо выкрашенные зелёной краской качели Эвы, на которых когда-то качал её подросток Ошосси, свисали с толстой ветки платана. По стволам деревьев бесшумно скользили пучеглазые гекконы. Дряхлая черепаха безмятежно грелась в солнечных лучах, пробивающихся сквозь кроны деревьев. Над ней прыгали и дрались птицы. Эва присела на качели, качнулась раз, другой, запрокинув голову и подставив лицо солнечному лучу. По спине тёплыми мурашками побежало счастье. Наконец-то она была дома!

И внутри дома всё осталось таким же: поднятые жалюзи, полосы солнца на дощатом полу, зеркало в резной ореховой раме на стене, комод с фигурками святых, статуя Йеманжи с младенцем на руках и кружка чистой воды перед ней, кровать с тканным из полосок материи покрывалом, фотографии на стенах… И даже старые игрушки Эвы всё так же валялись в деревянном ящике. И её книги лежали на полке, и карточка, где Эва в школьной форме гордо улыбалась в объектив, стояла на стареньком радиоприёмнике. И бабушкины спицы торчали из клубков шерсти в коробке на подоконнике. И полосатая кошка сидела под столом, вылизывая себе лапу.

Сеу Осаин накрывал стол для кофе. Ему помогал Марэ. Обалу сидел возле полки с книгами и, протягивая руку то за одним, то за другим томом, раскрывал их и пробегал глазами строки. Его лицо было по-прежнему сумрачным, он избегал встречаться глазами с Эвой и братом.

– Малышка, моё печенье, конечно, хуже, чем пекла Энграсия… – Сеу Осаин поставил на стол керамическое блюдо с тёплым шоколадным печеньем – точь-в-точь таким же, как делала бабушка, – Но, может, тебе тоже понравится.

Эва застонала от счастья и немедленно сунула одно печенье в рот.

Конечно, оно оказалось другим. В привычном шоколадном вкусе появилось что-то остро-травяное, пряное, душистое, незнакомое – но такое притягательное, что Эва с наслаждением проглотила печенье и потянулась за следующим, даже не глотнув кофе.