Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Это и значит «справилась», – с улыбкой пояснил Марэ. – Ты сама сумела найти бузио! Избавиться от него! И понять, что для тебя лучше смерть, чем чужая воля! Нана никак не могла этого предвидеть и страшно разозлилась. Думаю, впервые в жизни её колдовство не сработало! А тут ещё и мы с нашими угрозами… Нана отступилась… на время. Она очень умна. Она знает, когда лучше сдать назад и выждать. Но потом собралась с силами – и вот, сейчас… – Марэ умолк. Чуть погодя осторожно сказал:

– Эвинья, я вовсе не хочу тебя пугать. Но дела плохи, совсем плохи. Впервые наша мать не хочет видеть никого из нас. А без неё…

– Но Жанаина же придёт на макумбу? – напомнила Эва. – Эшу говорил, что ради этого всё и делается!

– Может, и придёт. Если там будет Шанго, и мама захочет с ним… поговорить, – Марэ вздохнул, и Эва поняла: шансы на то, что Жанаина пожелает увидеть оскорбившего её сына, весьма невелики. – Впрочем, говорить тут не о чем. Постараемся сделать то, что в наших силах. Ступай спать, сестрёнка.

Эва поднялась в свою комнату, взобралась в гамак. Долго не могла заснуть. Луна величаво шествовала по небу, заливая листья деревьев снятым молоком. Щёлкала в саду ночная птица. Ей отзывались слабым треском цикады. Голубые полосы света ползли по потолку, и Эве показалось, что она совсем ненадолго задремала под шелест листьев в саду.

Она очнулась от странных звуков, доносящихся из-за стены. Стонала женщина, рычал мужчина. Довольно быстро Эва сообразила, что именно там происходит. «Марэ кого-то привёл?» – изумилась она. И тут же поняла, что звуки доносятся из спальни Обалу. Вконец растерявшись, Эва подумала, что нужно укрыться с головой и спать: не её дело, как проводят ночи взрослые братья. Но хриплый от страсти голос женщины вдруг показался ей настолько знакомым, что её словно крючком выдернуло из гамака и вынесло в коридор.

Если бы комната Обалу была заперта, Эва наверняка вернулась бы в постель. Но дверь оказалась полуоткрытой, и из щели выбивался странный, зеленоватый свет. Он вздрагивал и мерцал, словно экран невыключенного телевизора. Невыносимо пахло серой. Женщина зашлась хриплым стоном: «Милый, милый, любовь моя…» – и Эва больше не сомневалась. Послав ко всем чертям воспитание и манеры, она распахнула дверь…

…и чуть не умерла от ужаса. Насекомые волной хлынули ей под ноги: блестящие, чёрные, шуршащие жёсткими крыльями, огромные тропические тараканы. Эва, захлебнувшись воплем, отпрянула к стене. Запах серы хватал за горло, бил в ноздри. Тараканы разбегались из-под ног, словно чёрным лаком заливая плитки пола. А в комнате, в зеленоватой, дымящейся полумгле шевелилось и ворочалось что-то ещё. Превозмогая отвращение, Эва подняла взгляд.

Женщина, которая извивалась и стонала на развороченной постели, была, несомненно, Ошун – и в то же время не она. Это была безупречная грудь Ошун, её тонкие руки, её точёные ключицы, её изящная, длинная шея – сколько раз Эва рисовала это всё в студии! И волосы, которые чёрной охапкой испанского мха свесились с постели на пол, тоже принадлежали подруге. Но запрокинутое лицо с жёлтыми пустыми глазами и безгубым ртом-щелью не могло быть лицом Ошун! И зелёные клубы дыма, которые окутывали это чудовищное лицо, не были светом телевизора!

Увидев Эву, тварь повернула голову, – и огромный рот её расползся в отвратительной ухмылке. Блеснули острые зубы. Никогда Эва не видела в человеческом рту столько зубов! Стараясь не упасть в обморок, Эва заставила себя поднять взгляд на мужчину.

Сидящее верхом на «Ошун» существо было во сто раз безобразнее Обалу. Чёрное, худое, покрытое гноящимися язвами тело напоминало обтянутый кожей скелет. Провалившиеся ямы слепых глаз скрывались под струпьями. В редких, слипшихся косичках копошились насекомые. Существо стискивало женщину в страстных объятиях – а из его открытого, беззубого рта вылезали тараканы. Вылезали не спеша, отряхивались от тянущейся гнойной слизи, падали с покрывала – и присоединялись к другим. Стены внизу уже были чёрными от снующих насекомых. Существо рычало и захлёбывалось. Невнятные, хриплые слова вырывались из обмётанных болячками губ. Покачнувшись от ужаса и омерзения, Эва схватилась за дверной косяк, сползла на пол. Женщина лукаво помотала головой (из волос её тоже посыпались тараканы), рассмеялась – и со свистом втянула в себя зелёный дым. Жёлтые глаза её сверкнули. Аджогун Обалу со стоном, полным невыносимой боли, содрогнулся – и рухнул ничком на постель.

Отчаяние и страх вздёрнули Эву на ноги. Она кинулась к окну и, стараясь не смотреть на хихикающую ведьму, рванула занавеску. И в голове яростным боем ударили барабаны. И рокот атабаке заполнил маленькую комнату, заставив задрожать пол и завибрировать стены. И луна, холодная, мощная, всё сносящая на своём пути, – хлынула в окно.

– Ларойе, Эшу Элегба! Ларойе!!!

В лунном столбе выросла знакомая фигура. Эшу, расставив ноги, стоял на подоконнике. Физиономия его была перекошена от злости. Одним прыжком он оказался в комнате, вскинул руки – и тараканы, наползая друг на друга, опрокидываясь, кинулись прочь.

– Доволен, сукин сын?! – прорычал Эшу, бросаясь к постели. – Доволен, сволочь?! Этого ты хотел?!. – Он вдруг осёкся на полуслове, и по лицу его пробежала недоверчивая тревога. – Дьявол, Обалу! Обалу! Ты жив?! Чёр-рт, только этого не хватало… Пошла вон, потаскуха, пока я не!..

Раздалось короткое, злое шипение – и словно сквозняк метнулся по комнате, дёрнув занавеску. Когда Эва решилась открыть глаза, дьявольской женщины уже не было в комнате. Беспомощное, покрытое язвами существо корчилось среди смятых простынь, и его трясло с головы до ног.

– Он умирает? – шёпотом спросила Эва.

– Ещё нет, слава богу! – отрывисто отозвался Эшу, стоящий на коленях у постели. – Но эта гадина высосала из него почти всю…

– Кровь?

– Аше [45] Аше – внутренняя энергия, динамическая сила, аналог души в кандомбле ! Так, что делать-то теперь?.. Эвинья! – Эшу вдруг прыжком вскочил на ноги. – Ты – его сестра! Ты можешь поделиться своей аше! Моя не годится: будет только хуже! Давай, детка, давай скорее: иначе наш Обалу сдохнет! Доигрался, кретин! Это же надо было – позвать к себе иабу!

– Кого?..

– Дьяволицу! Сто раз ему говорил: сними лучше шлюху в Барракинье, Шанго хоть табун тебе приведёт – так нет! Ему нужно Ошун! А если Ошун не даёт, так хотя бы иабу с её рожей! А эти ведьмы превратятся в кого угодно, лишь бы насосаться чужой аше! Я его предупреждал, и что?!. Эвинья, ну что ты стоишь? Живо, бери его за руку!

– А…

– Да быстрее же, дур-р-ра!

Эва, превозмогая ужас, схватила перепачканную гноем, горячую руку существа. Оно слабо застонало, вдрогнуло.