Елена Машенцева - Песнь о птице Алконост

–А гном то причем?– искренне удивилась я.

–Так это ж всем понятно,– развел руками Рашаль.– У них же бороды особенные. Никогда не доводилось гномов за бороду оттаскать? То-то и оно: не очень получится. Они ж у них словно резиновые, тянуться почитай в две длинны. А волосинки тонюсенькие, сразу и не различишь, если по одному. У того фокусника на карте именно гномий волос был, очень редкий, зараза! Вот я и размечтался новую сделать. Всю луну замок обшаривал, ни одного волоска! А тут прямо само в руки и плывет… Бес попутал, стал я к нему подбираться. Только наклонился, тихонько так, только руку занес, хотел щипнуть пару-тройку, а тут он глаза и открыл. А у меня как раз штаны на пол упали, ну не думал я о них. Словом, УББыр Гон как-то всю ситуацию по-своему понял.

–И что ж мне с тобой делать?– Оценив честность, благодушно ухмыльнулась я.– ЛиККар то теперь и на меня сердится!

–А на тебя за что?

–За ходатайства мои. Ну да ладно, вот воспитаю тебя маленько за воровство, авось и мне на душе полегчает. Давай!

–Чего давать?– малец продолжал хорохориться, но улыбка с лица все-таки сползла.

–Руку, бестолочь!

–Так ты ж обещала оставить десницу, коли все по-честному…,– неосмотрительно напомнил пройдоха.

–Обещала десницу, так оставлю, ты шуйцу давай!

Два раза повторять наредкость сообразительному пареньку не было нужды. Над ухом пронесся легкий ветерок, лишь зацепив кончики моих волос, дверь недовольно взвизгнула и осталась болтаться распахнутой. Я усмехнулась, подавив зевок, подошла к ней и захлопнула.

Закатное солнце медленно, но верно подбиралось к окоему, вызолотив верхушки сосен и утихомирив пыл особенно крикливых от зимнего голода ворон. В небо они больше не поднимались, чувствуя скорое приближение ночи. Так и остались ковырять неглубокий, местами успевший потемнеть снежок в надежде найти орешек или зернышко какое. Лишь опасливо поглядывали на одинокую фигурку невысокой девушки, застывшей на самом краю тени леса, удлинившейся почти максимально благодаря прощальным лучам багряного диска. Она ежилась от холода, кутаясь в пуховую шаль, но не уходила, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, словно пробуя его на вкус. Настоящий, свежий, не то, что в там, где она провела последниё две луны. Долгими одинокими вечерами её одолевала тоска, желание поскорее увидеть его, прижаться к теплому плечу, зарыться лицом в черные кудри. Ей все больше казалось, что тяжелый железисто- кислый запах его охранной магии, плотным кольцом окружавший охотничий замок, терпеть больше не получиться. Но, памятуя о своем обещании, тяжело вздыхала и возвращалась обратно, раз за разом погружаясь в омут почти болезненного ожидания: «Где он сейчас? Что с ним?». Далеко от дома она не отлучалась. Сегодня стояла неподвижно, словно в нерешительности. Луч солнца мазнул по холмику камней на просеке, задержался на вязанке дров, плотно перетянутых витой бечевкой и нежно коснулся затылка девушки, в черных как смоль волосах тут же заплясали озорные искорки. Увидеть его она не могла, зато почувствовала прощальный поцелуй заката. Неожиданно расправила плечи, толстая шаль соскользнула в примятый сугроб. Девушка нагнулась её подобрать, но через мгновение передумала, выпрямилась и спешно стала раздеваться до нижнего белья. Стоящий за кряжистым стволом ели паренек оторвался от зрелища и скрылся за деревом, закрыл глаза, с минуту простоял так, а потом потянулся обратно. На месте девушки он увидел незнакомую этим местам тварь, её и нежитью то не назовешь. Что в ней больше: человеческого или птичьего? Хотя на миленькую птичку она явно не смахивала. Лицо осталось все тем же, до боли родным и красивым. Выразительные черные глаза прикрывали тени от длинных пушистых ресниц. Только губы словно кровью налились, алые, как ягоды шиповника на заснеженном кусте, да волосы, подобно змеям на головах медуз горгон поползли наверх и сплелись в высокую замысловатую прическу. Теперь она не выглядела по-детски наивной, трогательно беззащитной. Ничего в ней не осталось от того хрупкого подснежника. Фигура – завораживающе притягательна, талию при желании можно было обхватить, сомкнув пальцы обеих рук, грудь увеличилась, и соблазнительно выпирала из кожаного лифа, да и бедра тоже округлились в одночасье. За спиной два огромных черных крыла в её рост. Хороша, если бы не длинный львиный хвост с кисточкой на конце, да руки и ноги, перетекающие ниже локтей и колен в мохнатые лапы с клинками-когтями пугающей длины. Неестественной, вызывающей страх вперемешку с брезгливостью. Что за денек был у творца, мучавшегося над созданием гарпий? Тосковал по потерянной любви, вспоминая пылкие ночи, или решил, наконец, создать что-нибудь безупречно прекрасное, но потом передумал, тиранул на холсте судеб замызганным рукавом и с горькой усмешкой домулевал уродливые конечности? Рашаль печально улыбался, будто бы знал ответ на все вопросы. Гарпия переминалась с лапы на лапу. Они мерзли сильнее, чем человеческие ноги, не смотря на пух под пером и грубую кожу, словно прозрачно намекали: «Ты здесь чужая». Но упрямица не сдавалась, несколько раз подпрыгнула в нерешительности, поглубже вдохнула морозный, но оттого сделавшийся кристально чистым воздух, и стремительно вошла в небо, обогнав последний луч закатного солнца. Черная фигурка мгновенна уменьшилась до размеров бобового зернышка и застыла высоко над лесом. Тень от гарпии отразилась в облаках, укутывая добрую их половину тревожным темным коконом. «Сама душа сумерек», -мечтательно прошептал паренек, с неподдельной нежностью вглядываясь в чернеющий небосвод. Вспугнутые вороны с запоздалыми криками разлетались прочь от странной полянки, в спешке роняя незавидную добычу. Бобовое зернышко стало быстро увеличиваться в размерах, и вскоре Рашаль уже смог различать трепетание её крыльев. Гарпия спустилась так низко, что смогла коснуться лапами верхушек елей. Келено, не отрываясь, смотрела в сторону исчезающего солнца, словно пыталась надолго запечатлеть его в памяти. Или, все-таки, нечто другое? Да, похоже. Слишком напряжена, хмурится и покусывает губу. Она всегда кусает губу, когда волнуется. За миг до её рывка Рашаль все понял, но его оклик уже не смог бы остановить гарпию. Келено летела вслед за прощальным лучом солнца, словно пыталась удержать исчезающий в небытие последний выдох уходящего в Навь. Рашаль предано всматривался в небосвод до тех пор, пока она не бросилась вниз подобно сорвавшемуся метеору. Сумерки поглотила в своем бездонном чреве тихая беззвездная темень. Наверное, небо затягивали тучи. Рашаль ещё некоторое время подождал подругу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Попробовал попрыгать, но согреться все равно не получилось. Иногда ему так хотелось уберечь Келено от всего плохого, что неминуемо поджидает девушку на дороге жизни. А в том, что Келено непременно нарвется на неприятности, он нисколько не сомневался, руку на отсечение мог дать. Да только разве она его послушает? «Да нет, уже не вернется, а если и вернется, то врятли найдет»,– устало заключил паренек и побрел к вороху промерзших насквозь вещей и готовой вязанке дров. До чего же ему не хотелось возвращаться домой.