Александра фон Лоренц - Средневековый любовник

— Русская шлюха сбежала? Очень разумно с ее стороны, — невеста сжала маленькие кулачки.

На улице Веры уже не было.

― Уехала на такси, ― удрученно констатировал Томмазо.

Марко молча повернулся к нему спиной и побрел в комнату Веры. Записка красовалась на самом видном месте — на прикроватном столике. И была написана на староитальянском! Марко, прочитав ее несколько раз, сжал в кулаке и пошел почему-то в библиотеку. Лежащие на столе раскрытые книги пахнули на него запахами столетней пыли, перемешанными с тонким, едва уловимым ароматом ее духов. Он положил Верино послание рядом с той, старинной запиской, что хранилась пять веков среди страниц дневника Стефано. Пробежал еще раз глазами по неровным строчкам и замер.

— Вера, — проговорил он про себя и повторил в слух, — Вера! — Марко схватил в руки оба листочка.

Подписи были совершенно идентичны. Каждая буква была выведена привычными движениями одной руки, а черточки в конце располагались под одинаковым углом. Присмотревшись, Марко убедился, что и остальной текст в обеих записках был написан той же рукой.

— Что же это такое? — прошептал мужчина и прижал обе записки: и старинную, и новую к своим губам.

Отложив их в сторону, Марко стал перелистывать желтые пахучие страницы, пробегая глазами по тексту и теперь уже обращая внимание на мелкие детали. Скоро староитальянский стал поддаваться и ему, а еще через несколько страниц он стал ощущать изумительную музыку древних слов.

Когда Марко перелистывал очередную страницу, перед его глазами возник образ желтого цветка. Так и оказалось — цветок, но уже засушенный, открылся ему при следующем движении руки. Потом он вдруг подумал: «Страница сто четыре» и быстро нашел нужный лист. На сто четвертой была сделана закладка — угол страницы тщательно и аккуратно загнут. Ошеломленный Марко сжал пальцы и посмотрел на них, ― у него появилось ощущение, что вот этими пальцами он только что сделал закладку.

— Моя Вера так прелестна, — с любовью писал Стефано на сто четвертой, — она заплетает толстую золотую косу, а кожа у нее словно молоко с медом. От нее всегда пахнет утренней свежестью, а глаза глубоки, словно синие озера. Ее тело безупречно, только на спине небольшой шрам, после от ранения, нанесенного разбойником… Я сам зашивал …

Марко схватился за голову.

— Шрам, — повторил он уже вслух, — я же его видел, на спине у нее….Мне кажется, это я зашивал этот порез! Боже, что со мной происходит!

И вдруг перед глазами поплыли призрачные видения. Вера, как будто сошла со старинной картины и идет по пыльной каменистой дороге… Потом он видит, как ее бьет плетью какой — то грузный мужчина, одетый в длинную тунику…а он, Марко, ее защищает. Вот она с восторгом рассматривает только что купленное у караванщика красивое платье… Он, Марко, занимается с ней любовью на старинной кровати с красным бархатным балдахином…

Марко выбежал из комнаты в коридор.

Необходимо поскорее уйти отсюда…иначе я сойду с ума! Кто я ― Марко или Стефано?

― Сеньор Марко, ― обратился к нему слуга, — а как быть с сеньоритой Терезой? Она без разрешения расположилась в вашей спальне…

― Мне все равно, я ухожу на «Октавию».

Средневековый барон

Вера сидела у окна и смотрела как холодные осенние капли, ударяясь о стекло, стекают стремительными струйками вниз, туда, где бедняги прохожие бегут по своим неотложным делам. И днем, и ночью Москва все время куда-то спешила. Вот и ей нужно поторапливаться с этим переводом. Дома ее ждет совсем поседевшая мать, а дочь Карина всегда спешит навстречу усталой маме, неся ей тапки, почти в половину своего роста.

— Вера, ты только посмотри, что пишет профессор Белковский про твои переводы! — отвлекла ее от мыслей подруга Тамара.

Из-за круглых толстых очков эта молодая женщина смотрелась намного старше своих двадцати семи лет, но когда она принималась восхищаться и щебетать, ей можно было дать и меньше.

— Вот, на его сайте: «Переводы Ермиловой отличаются редким соответствием оригиналу. У Веры Николаевны настоящий талант внутренним чувством находить современные соответствия старинным итальянским выражениям, которые даже и итальянские ученые затрудняются правильно перевести». Поняла? Ты у нас талант!

— Брось, Тома, просто профессору нравятся хорошенькие женщины! — махнула рукой Вера.

— Нет, правда, Верочка, я и сама это вижу, по — моему, ты этот староитальянский лучше родного знаешь.

— Лучше бы зарплату подбросили, чем бесплатно хвалить, — улыбнулась талантливая переводчица.

— Не в деньгах счастье, — помахала пальцем Тамара.

— А в их количестве! — в тон ей ответила Вера, — коммунальные платежи все растут и растут, а мамину пенсию и мою зарплату заморозили. Тамара, ты знаешь, сколько едят маленькие дети?

— Нет, — протянула удивленным басом Тамара.

— Они едят больше мужиков, даже девочки! — Вера изобразила удрученное лицо, — а их одежда стоит дороже наших нарядов. Тамара, перед тем, как решишь завести ребенка, отложи несколько тысяч долларов! — ― Ну, что ты, Вер, все же рожают…тем более, пособия всякие дают.

— Это не пособия, а жалкие подачки по сравнению с теми затратами, которые тебе придется понести.

— Ай, ну тебя! Сама родила, а теперь мне вкручиваешь!

— Это вышло случайно! Скажу тебе по секрету, — Вера склонилась к толстым очкам, — меня принудили…. это был свирепый средневековый барон…

Тамара не на шутку испугалась, но только на мгновение.

— Ты же была замужем! Ты что, имеешь в виду Игоря? Намекаешь на его необузданный характер?

— Нет, это произошло в средневековой Солдайе, сейчас это Судак, небольшой курортный городок в Крыму.

— Тебя на этих средневековых шоу в Судаке изнасиловали? И Игорь ничего не знает?

— А зачем ему знать?

— Так что же за наследственность будет у Карины?

Вера опять отвернулась к окну.

— Я не знаю, какая у нее будет наследственность. Пока девочка как девочка.

— Ты лучше не говори никому.

— Еще лучше, если и ты никому ничего скажешь…

— Ты что, я могила! — Тамара даже покраснела от напряжения.

— Ладно, я пошутила, ее отец ― Игорь!

Тамара долго размышляла, что-то читала в компьютере, а потом вдруг неожиданно заявила:

— И все же…. похоже, ты сказала правду. Карина лицом совсем не похожа на Игоря. Да и волосы темно-каштановые, а не темно-русые, как у него! Может, этим бароном был красавец-татарин?

— Да нет, красавец-итальянец, — сказала Вера и сразу же пожалела о своей откровенности.― Больше я тебе ничего не могу сказать!

Тамара отвернулась. Видимо, обиделась за недоверие. Часы отсчитывали последние секунды рабочего дня, и Вера стала укладывать в сумочку CD-диски — работу на вечер, которую она так любила, и от которой ужасно устала.