АlshBetta - Во вторник на мосту [СИ]

Нужен лукум. Ещё лукум. Я только им умею спасаться…

Удивительно, что некоторые люди ненавидят ночь. Я люблю. Я люблю потому, что теперь провожу её не дома, в тесной и жаркой постели, гадая, смогу пережить очередной сон или нет, а здесь, на мосту. С ветерком, с облаками, с небом, которое ближе к утру, когда ухожу, розовеет…

Вокруг меня нет ни души, а это очень успокаивает. Я живу тем, что прихожу сюда каждый вечер. Ни высокой цели, ни какой бы то ни было цели вообще у меня нет. Есть желания. Да и те слишком банальны…

Сахарная пудра слишком назойлива. В очередной раз мне приходится облизывать губы.

Я смотрю на кораблик ещё секунду, а затем, одним точным движением, сбрасываю его вниз, не давая и шанса на спасение. Мягко опускаясь на воду, он выныривает, удерживая равновесие. Мгновенье кренится на бок, но потом, слава богу, выправляется. Плывет, немного покачиваясь из стороны в сторону. Как раз там, где коротает минуты оставшийся один на один с судьбой сухой листочек.

— Кораблики? — удивленный голос сзади, так некстати нарушивший мое уединение, самую малость, но все же пугает.

Я не подпрыгиваю, не вздрагиваю и не вскрикиваю, но кусочек лукума — один из трех оставшихся — в воду роняю. Чудом не топлю им хрупкое суденышко.

Я недовольно оборачиваюсь назад, к человеку, вмешавшемуся так некстати, желая взглядом, а может и словами — уже ничего не стесняюсь, даже выражений, — оказать ему «радушный» прием.

Это мужчина. Он стоит, положив руки в карманы такого же черного, как и мое, пальто, с жесткой усмешкой глядя на плод моих стараний, стоящий на перилах. Издевается.

— Суда, — резко исправляю я, отодвигая от края заветную коробочку, — или, если вам уж так угодно, корабли.

Моей дерзостью, кажется, незнакомец не удивлен. Хмыкает, поджав губы.

— Вам десять лет? — интересуется он, делая шаг навстречу. Ростом явно выше меня на голову, а взглядом — хлестким, внимательным — напоминает полицейских, прибывших на дело. По крайней мере, впечатление случайного прохожего этот человек не производит. Это подтверждает и шрам, пересекший правую сторону его лица, не обойдя стороной и глаза. Явно не производственная травма.

— Сорок, — бесстрашно отвечаю ему, вздернув голову, — а может и сорок пять.

Я веселю мужчину. Или даже не так — увлекаю, даю вволю полюбоваться на глупость. Собственную, конечно же. В самом что ни на есть чистом виде.

— В таком случае вам не пристало пускать корабли.

— А я не придаю значения приличиям, — беру предпоследний лукум, глядя на него без уверток и попыток спрятаться.

Смело, честно. По-идиотски, в общем, в моем положении.

— Я вижу.

— Как замечательно, что вы наделены этой способностью.

Ну вот. Веселью конец. Теперь я злю его, как не умолкающая маленькая собачонка, явно забывшая, кто здесь хозяин. Здесь почти нет фонарей, но мне чудится, что его лицо багровеет. Страшно, как в фильмах ужасов. Как у маньяков.

А я все равно не боюсь — мой инстинкт самосохранения повесился под забором.

— Спускай же второй, — он владеет собой лучше, чем я думала. В голосе чуть-чуть, совсем на секунду, появляется предупреждение об опасности, присыпанное напускной доброжелательностью, как мой лукум — пудрой. Ненадолго, конечно же.

Я беру в руки последнее оставшееся суденышко, аккуратно держа его над пропастью. Первый кораблик, почти полностью пропитавшись водой, уже готовится кануть в Лету. Самое время, мужчина прав, выпускать второй корабль. Я разжимаю пальцы, и он летит вниз. Входит менее удачно, чем собрат, черпнув правым боком воды, но тоже выравнивается. Плывет.

— Удачный запуск? — нагло спрашивает он. Делает ещё два шага ко мне навстречу. Попадает под фонарь. Да, его лицо и вправду красное. А волосы — темно-медные. Довольно густые.

— Очень даже, — я кидаю в рот последний лукум, благоговейно доставая его из коробочки. Теперь там только пудра.

Но не успеваю прожевать сладость, как чьи-то сильные и до ужаса грубые руки рывком разворачивают меня к себе. Длинный шрам и опасные глаза совсем рядом — расстояние измеряется сантиметрами. Они впиваются в мои, выдавливая правду наружу кусками. Если надо, могут и кровопускание устроить.

— Что это? — негромко, но оттого не менее четко и пугающе задает свой вопрос незнакомец. Его радужка зеленого цвета. Темно-зеленого, я бы сказала. Но её оттенок последнее, на что следует смотреть человеку, желающему успокоиться.

Я не понимаю вопроса. Это нервирует.

— Что за дрянь? — отпуская правое плечо, одна из рук мужчины сует мне под нос пустую коробочку от лукума.

Понятнее не стало. Я неслышно хмыкаю, качнув головой. Такой ответ его не устраивает.

— Я задал вопрос. Повторять не буду, — цедит он сквозь зубы, плохо сдерживаясь.

Прискорбно замечать такое, но я его не боюсь. Прирежет, порежет, зарежет… мне малоинтересны подробности. Может быть, ему вовсе только и нужно, что меня трахнуть, — не имею ни малейшего представления. Мне до ужаса все осточертело. Мне до ужаса себя жаль. И кораблики, которые скоро потонут, тоже. То непонятное состояние, когда не знаешь, чем помочь себе. Вроде бы нет истерики, а вроде бы и есть. Вроде бы болит в груди, а вроде — и нет. И слезы — то есть, то не дождаться. Пограничное состояние. Пограничное между помешательством и потерей сознания.

— Хотите меня напоить? — его глаза так сверкают, что я опасаюсь оставлять мужчину без ответа. Не за себя, за него опасаюсь.

Меня смиряют по-настоящему жестким взглядом. На самой грани, на самом кончике омерзения от увиденного, услышанного и замеченного этой ночью. Редко удается увидеть такое отвращение к собственной персоне от незнакомых людей.

— Адрес, — требует он. Решительно, заранее давая понять, что отказ — недопустим.

Я упрямо мотаю головой. Не на ту напал.

— Адрес, я сказал, — повторяет четче, с нажимом. И так грозно, что у меня сосет под ложечкой, как бы ни прискорбно было такое признавать.

— Бери здесь, — с большим трудом, но я отворачиваюсь, глядя на лужи под ногами, — у меня все с собой…

Незнакомец тяжело вздыхает, даже не скрывая того, что старается не сорваться. Его нервозность, перемешанная с яростью, проходит по мне ледяной волной вместе с ветром. Не спасает никакое пальто — даже это, самое теплое.

— Я хочу отвезти тебя домой. Скажи мне адрес.

Та улыбка, что я дарю ему, станет украшением лица любого умалишенного. Он смотрит на неё как на восьмое чудо света, а я, пользуясь замешательством, в какой-то мере обреченно, а в какой-то, что противоречит всем законам мироздания, радушно расстегиваю пуговицы пальто. Зачем ждать, пока он сам это сделает?..

Почему-то хочется смеяться. Почему-то я не могу это желание в себе перебороть.