АlshBetta - Во вторник на мосту [СИ]

«Какие разные у людей вкусы и какая непредсказуемая жизнь! — думаю я, отправляя в рот очередной кусочек ванильного лукума — фисташки и фундук лучшее сочетание. — Виктору нравилось кокосовое печенье, а я не могу его терпеть. Зато он ненавидел восточные сладости…»

Я стою посредине большого моста с изящными широкими перилами и искусно вылепленными колонами между ними, задумчиво глядя на поблескивающую внизу воду. В ней отражается идеально круглая луна, а маленькие камешки, которые я время от времени бросаю вниз, создают крохотную рябь, расходящуюся красивыми кругами, как в старых мультиках.

Моя маленькая коробочка со сластями притулилась с левого бока, а два бумажных кораблика, сделанные из листовок в ней, с правого. Я наслаждаюсь тихой ночью, яркой луной и прохладой воды. Лето постепенно уходит, готовясь впустить осень, а это значит, что считанные недели остаются для того, чтобы насладиться им. Пока ещё на мне любимое черное пальто и пока ещё я могу не надевать шапки, не боясь потерять блеск волос; пока ещё мне не нужны перчатки, а облачка пара, вырывающиеся изо рта, слишком малы, дабы быть заметными. Слишком прозрачны.

«Жизнь эфемерна, — говорила бабушка Мари, когда я, будучи ещё маленькой девочкой, приезжала в её заброшенный старый дом на краю штата, — то она есть, то нет… ценить следует каждую минуту».

Конечно, ребенку не понять этих слов. Детство тем и прекрасно, что не осознается самого страшного и неизбежного. Если цветы красные, то они — красные. Без оттенков, без полутонов. И если человек улыбается, значит, он счастлив. Никаких других вариантов.

Я облизываю с губ сахарную пудру. Слишком сладкую без лукума и идеально дополняющую его в комплекте. Складываю руки на перилах, опираясь на них и глядя вниз. Парочка пожухлых желтых листьев, догнивая, медленно и лениво плывут по воде, ожидая, когда затонут. Мой путь такой же — как и путь всего человечества, — плыть вниз по течению, признавая тот факт, что за следующим поворотом встречусь лицом к лицу со смертью. Я больше не боюсь её. Да и зачем бояться?..

«Подумай хорошенько, Иззи, — наставляла мама, когда я, светясь от счастья, демонстрировала ей подаренное Виктором кольцо, — ты знаешь, кто он? Ты готова?»

Ещё бы. Мне двадцать лет. Конечно готова. Конечно знаю.

«Это угроза, Беллз, постоянная угроза, — четко выделяя каждое свое слово, с другого кресла напротив моего убеждал Алек. — Резервные силы или нет, а призыв для всех один».

Ты ошибаешься, братишка. Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты, посвятив жизнь компьютерам, просто не можешь знать все на свете. Пора признать. Пора дать мне право быть с тем, кого я хочу видеть рядом.

«Это окончательно?»

«Несомненно».

Порой я думаю, что им бы не удалось меня переубедить даже если бы я была старше. Даже если бы не была тем ребенком, каким отправилась под венец. Но имеет ли это теперь значение?

Я была по-настоящему счастлива одиннадцатого марта. Я шла под руку с братом, заменяющим невесте отца, и улыбалась всем и каждому, кто пришел на свадьбу. А особенная улыбка была припасена для Виктора. Я ведь теперь была его…

Порыв ветра взметывает два из четырех сухих листочков вверх, увлекая за собой в быстрый и, разумеется, последний хоровод. Они улетают в небо, ввысь, оставляя тех, кто не нашел в себе силы подняться, в одиночестве. В том самом, в каком оказалась и я.

Виктор погиб пятого октября. Несчастный случай на учениях — не на войне, на учениях. Неправильный расчет партнера. Пуля в лоб, и готов. За секунду.

Я была уверена, что не переживу. Прошло меньше года с нашей свадьбы, а я уже потеряла мужа. В двадцать один год, господи… вдова в двадцать один год.

Траурная процессия, состоявшая из его семьи и моей — нашей — по всем законам и обычаям прошествовала до кладбища и пробыла вместе всю церемонию. Но как только первые комья земли коснулись гроба, понятие «вместе» кончилось. Нас больше ничего не связывало. Мы разошлись.

Засохшие и давно отцветшие кувшинки у крутого маленького берега стоят в тени моста. Они почернели и наполовину утонули в воде, которая когда-то была их главной опорой. У них не было ни смысла в существовании, ни цели к борьбе.

На протяжении двух месяцев после похорон я каждый день ходила к мужу на могилу, принося два идеально белых цветка калл. Первые недели со мной постоянно были мама и Алек. С обоих боков шествуя рядом, держали под руку и пытались уверить, что жизнь не кончается. Никто не проронил и слова, что предупреждал меня и что всего этого следовало ждать. Они просто были рядом со мной, они меня не бросили. А я на такое была неспособна.

Я больше не умею плакать, а потому даже после тяжелых воспоминаний слез на глаза не наворачивается. Прошло много лет. Очень, очень много лет. Пора забыть, пора отпустить… у меня, кажется, почти получилось. Ещё немного стараний, и Виктор, и свадьба станут просто эпизодами цветного сна, не больше. Я справлюсь.

Ещё кусочек лукума. Он удивительно вкусный сегодня. Наверное, это потому, что впервые за все время я отстояла такую очередь за одной-единственной коробочкой. Видимо, ценителей восточных сладостей в нашем районе стало в разы больше. Чересчур резко, стоит признать.

Хмыкнув, я беру в руки один из корабликов, светло-зеленый, проверяя, верно ли сложила тонкую бумагу. Из-за немного неровной формы он потонет быстрее, чем должен, но зато у меня хотя бы есть возможность посмотреть, как маленькое суденышко безбоязненно бороздит морские просторы. Смелость — это часто то, чего нам не хватает. А особенно мне.

Восемнадцатого июля Алек загорелся желанием испробовать новую лыжную трассу, открывшуюся на северных склонах Альп. Они с Деборой — его невестой — поехали туда вместе. А вернулся только он, да и то без надежды, что встанет на ноги. Позвоночник было уже не спасти.

В тот день, когда пришла туда с мамой, я не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза. Я просто не в состоянии была принять то, что случилось с братом. Взять его боль на себя, как он брал мою. Побыть рядом. Посочувствовать… хоть немного. Я просидела на кресле в двух метрах отдаления полчаса, а затем ушла — сбежала — и больше никогда не возвращалась.

Мама звонила мне, а я не брала трубку. Тетя Элис звонила, но тоже тщетно. Про его самоубийство, в итоге, я узнала из голосового сообщения, оставленного Рене. Больше мы не виделись — за предательство она вычеркнула меня из своей жизни. И мне ничего не оставалось, как принять такой расклад.

Я делаю глубокий вдох, заставляя ледяной воздух в как можно большем количестве проникнуть в легкие. У меня бывает, что его не хватает. Особенно ночью, когда снятся кошмары. Когда я просыпаюсь от того, что лежу на полу и кусаю наволочку подушки.