АlshBetta - Во вторник на мосту [СИ]

— Он умер. Они оба. — Голос не дрожит — хороший знак.

— Оба?

— В шкафу вещи брата.

— Жаль, — коротко отзывается Эдвард. Особого сожаления, конечно, не испытывает. Ради приличия говорит.

— Не очень…

Я обрываю эту тему. Я встаю и предлагаю ему чай с печеньем — единственным, что осталось из съестного на кухне. Не знаю почему, но мужчина соглашается, пусть и недоверчиво поглядев на меня. Сидя за кухонным столом и вертя в руках сервизную чашку, с интересом рассматривает её рисунок.

— Колокольчики?

— Ага.

Улыбается. Проводит пальцем по хрупкому цветку, изображенному акриловыми красками.

— Бордовые?

— Творческий вымысел, — виновато опускаю голову, поглубже вдыхая жасминовый аромат горячего напитка. Я продрогла. — Со мной бывает…

Через двадцать минут Эдвард меня целует. Уже не за столом, уже — в постели. Целует, аккуратно минуя свежие бинты, снимая розовую блузку. Его умелые пальцы с легкостью справляются с пуговицами.

Я не сопротивляюсь, а даже больше — хочу этого. Хочу, потому что не вижу границ сегодня. Я будто в полумраке, я будто лечу, как мотылек, на крохотный свет — на него лечу. Обожгусь или нет — неважно. Мне и так больно. Мне всегда больно. Что же отказывать в удовольствии?..

— Поцелуй меня, — срывающимся на шепот голосом прошу его, обеими руками держа лицо, глядя в зеленые, полыхающие ожиданием глаза, — пожалуйста, поцелуй меня…

Он целует. Мне становится легче дышать.

— И туда… — изгибаюсь дугой, когда, оставив в покое губы, мужчина спускается к низу живота. Расправляется и с юбкой, — и туда, Эдвард…

Получаю ещё один поцелуй, куда более ощутимый. Несдержанно стону.

Теплое тело, прижимающееся к моему, твердое, безопасное… руки, обнимающие, прячущие меня… время от времени затуманенные страстью глаза с поблескивающими огоньками похоти и тихие слова, взрывающие все вокруг каскадами пламени…

«Желанна», «красавица», «возьму тебя»…

Я улыбаюсь. Искренне, широко, расслабленно — так, как никогда. И киваю, выдохнув:

— Бери…

Я знаю, чего хочу, — кого хочу. По крайней мере, сегодня. И не собираюсь этим жертвовать. За спасение тоже надо платить…

Время идет. Время бежит. Время спешит.

Ночь сменяется ранним утром, и я, наконец согревшись после неожиданной волны наслаждения, спокойно засыпаю на широком мужском плече, от которого, как и от всего его обладателя, терпко пахнет апельсинами. Ночь кажется игрой, спектаклем. А тот, в чьих объятьях лежу, — единственным напоминанием о реальности. По-моему, я даже улыбаюсь — мне редко бывает хорошо, когда дело доходит до постели…

Но при пробуждении ждет разочарование — реальность ускользнула. Кровать пуста.

Я ищу Коршуна по квартире, завернувшись в простыню; я выглядываю — черный «BMW» на улице; я терпеливо жду на подушках полчаса, а потом перерываю их все, едва ли не распарывая, в поисках бумажки с телефоном. Но тщетно.

Эдвард исчез, как будто бы его никогда и не было.

Я горько плачу, завернувшись в простынь. Я горько плачу и прошу его вернуться.

Мне хочется на мост, обратно, до жути. Мне хочется, чтобы он ещё раз подошел ко мне так близко, как вчера, чтобы смотрел в глаза, чтобы вздернул подбородок и сжал его пальцами… я хочу, чтобы был тут, на простынях, затуманенными глазами глядя на меня.

Я до боли сильно хочу коснуться его. Как-нибудь, чем-нибудь… этот мужчина — мой наркотик. Почти такой же сильный, как и тот, что он вчера пытался обнаружить у меня. В коробке из-под лукума.

Я почти верю, что все потеряно, и почти полностью признаю, что больше ни темно-зеленых глаз, ни заветного шрама никогда не увижу. Но жизнь непредсказуема, я уже говорила. И в тот самый момент, когда всерьез подумываю над тем, чтобы вернуться в ванную и закончить со вчерашней «шуткой», вижу записку. На соседней тумбочке — как просто. С незнакомым почерком.

«Во вторник вечером на мосту, Белла. И только посмей не прийти»

В моих планах не было задержек. Их в принципе никогда не было в моей жизни. Мама часто любила замечать, что я могу прийти на час раньше, лишь бы не опоздать на минуту. А что касается встречи с Эдвардом, то моя пунктуальность и вовсе побила все рекорды.

Я стояла на месте нашей встречи в семь — сразу после работы, не заходя домой, не перекусывая, не переодеваясь. Тогда как Коршун соизволил появиться лишь ближе к девяти. Шел он неторопливо, одновременно разговаривая с кем-то по телефону. До того самого момента, пока не подошел ко мне достаточно близко, делал вид, что не замечает.

Как и в прошлый раз, он выглядел великолепно. Мое сердце билось где-то в горле, несмотря на то, что я была уверена, что больше никогда не испытаю это ощущение.

С каждым словом мужчины, с каждым движением его длинных пальцев во мне оживали воспоминания. Цветные, приятные и теплые-теплые, согревающие… вот она, значит, какая, зависимость. Приятное чувство, придающее жизни хоть какой-то смысл.

Я терпеливо жду, пока он договорит. Стою, опираясь на широкие перила, и завороженно смотрю на человека, показавшегося мне неделю назад — в тот самый вторник — чем-то инопланетным, страшным и некрасивым. Его шрам не напугал меня, но потревожил. А теперь он воспринимается как неотъемлемая часть своего обладателя. Его украшение.

Он заканчивает через пять минут — ровно, минута в минуту. Ловким движением убирает телефон в карман, одновременно подступая ко мне ближе.

То самое притяжение, о котором я мечтала каждую ночь, в тайной надежде сбегая сюда, заново ощущается каждой клеточкой тела. И знакомый апельсиновый аромат — это парфюм, да? — ласковыми волнами тревожит легкие.

— Спорщица, — приветствует меня Эдвард. На его губах подобие улыбки, а не усмешки. Я не противна ему и не смешна. Тут другое.

— Коршун, — отзываюсь я, вспоминая данное ему в первую ночь прозвище. Очень точное.

Похоже, даже малость удивляю. Как корабликами. Мужчина поднимает вверх мою руку, обвивая длинными пальцами все ещё перебинтованное запястье. Сжимает.

— Попыток больше не было?

— Это была игра, — неловко признаюсь я.

— Плохая игра, — его губы сжимаются в тонкую полоску, — недопустимая, Белла.

Я киваю. Я чувствую себя ребенком, нашкодившим перед взрослым. Порой мне кажется, что все, что бы ни сказал этот мужчина, станет для меня непреложной истиной. Ощущение страшное, но пьянящее. Есть люди, от которых хочется зависеть целиком и полностью. Отдаться раз и навсегда. Без оглядки.

— А где же сладости, Белла? И сахарная пудра? — он поддразнивает меня так умело, что удается даже улыбнуться. А уж от того, что его палец очерчивает контур моей нижней губы, по животу порхают бабочки. Со мной так было лишь однажды. С Виктором.