АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

— Нет… это, — и кивает на себя, на одеяло, поежившись от горьковатого привкуса во рту, — не может быть…

— Все нормальные люди иногда болеют, — не удержавшись, она возвращается на шаг назад, чтобы поцеловать его. Тепло, в аспидные волосы, чем сразу же будит новую дрожь. — Ничего страшного.

— Я не болею, — он решительно скидывает одеяло с плеч. Разминает их, помотав себе головой, садится, хоть и с опаской. — Болезнь равносильна смерти…

— Сигмундур, не говори ерунды, — смирившись с тем, что пока цифры не станут из воображаемых реальными, Берислава достает с верхней, самодельной полки в ванной градусник. — Все будет хорошо. А может, я вообще ошиблась. И ничего нет.

— Не зажигай, — обрывает ее низким басом, когда тянется к выключателю, — иди сюда, Берислава.

— Тебе мешает свет?

— Иди сюда! Давай этот чертов градусник…

Китобой нехотя устраивает термометр под мышкой, поджимая губы. От контакта кожи с холодным стеклом ему не удается удержать неровного выдоха. Правда холодно.

Берислава осторожно, с нежностью, но подкрепленной убеждением, поправляет его одеяло. Гладит плечи уже поверх него.

На своей постельке в их ногах поскуливает Кьярвалль. Влажными глазами-льдинками он присматривается к хозяевам.

— Уйми ты эту дрянь!

— Он за тебя тоже волнуется, — присев перед щенком, девушка успокаивающе гладит его, не забыв почесать за ушком, — тише, маленький. Все хорошо.

Китобой сильнее стягивает на себе одеяло.

— Чтобы увидеть, мне нужен свет, — Берислава забирает градусник обратно, вопросительно взглянув на мужчину, — ты позволишь?

— Ладно…

Она тянется к выключателю. Лампа вспыхивает.

Сигмундур сразу же щурится, отчего на его лице проступают морщинки на лбу и у глаз, кожа покрасневшая, тоже влажная. А глаза, что теперь так усиленно прячет от девчонки, совсем больные.

— Высоковато, — протягивает она, отложив термометр. — Давай попробуем сбить.

— Еще рано…

— Ты ждешь определенной цифры?

— Меня тошнит, — и, больше не в состоянии сказать ни слова, с отвращением к своей слабости, Сигмундур заново выплескивает желчь в таз.

Ближе к утру, вроде бы согревшись под одеялом благодаря спавшему жару, больше не испытывающий тошноты Сигмундур засыпает.

Берислава сидит на постели рядом, гладит прикорнувшего у ее бедра Кьрвалля, которого тревожат волки, все еще рыскающие где-то рядом, и следит за дыханием китобоя. Сама не понимает, почему, но считает его вдохи. Не может спать.

Рассвет приходит в их дом в четко установленное время, как по расписанию. Первый лучик такого редкого на подобные дары солнца стучится в окно, бродит по груди Сигмундура, что впервые за все время их знакомства спит в темной хлопковой майке. Берислава подмечает, что путь луча лежит ровно по линии шрама китобоя.

Девушка не уверена в том, что делает. И абсолютно точно не убеждена, что делает все правильно. Она признает, что теряется, порой не видит очевидного и, наверное, просто не допускала прежде мысли, что все может так быть.

В жизни ей еще не приходилось заботиться самостоятельно о дорогом человеке… а это ответственность. И это страшновато.

Но, сколько бы сомнений не одолевало, в одном Берислава убеждена на сто процентов — на работу Сигмундура отпускать нельзя.

А он просыпается по будильнику. А он, так же убежденно мотнув головой на ее запрет, поднимается. Пьет, правда, два стакана воды, чтобы доказать, что все нормализовалось… но потом, бледноватый, с россыпью морщинок, все равно идет к комоду.

— Тебе нужно отдохнуть.

— Берислава, я в первые дни на корабле блевал двадцать четыре часа в сутки. Это — не показатель, — он почти рычит. Угрожающе. Ему явно нехорошо. На лице написано.

— У тебя жар был ночью. И сейчас, я уверена, есть, — она тянется к его лбу, привстав на цыпочки, но мужчина просто отодвигает девочку от себя. Выставляет вперед каменную руку, не дозволяя.

— Этот вопрос не обсуждается. В семь я выйду в море.

Берислава замолкает. Отходит, как он и требует, тем самым китобоя удивив. Не мешает.

Но зато у входной двери, уже раскрытой, становится мертво. Смело глядит на него, вздернув голову, поджимает губы. Воинственно подрагивающие от холодного воздуха волосы, все ее подрагивающее от холода тело… все на обозрение.

— Волки нападают со спины.

— Мне ты важнее.

— Берислава, — он хмуро, устало вздыхает, до предела застегнув свою куртку. Никогда такого не было. Ему все еще холодно. — Что за игры? Если так хочешь сопротивления, ночью я тебя прямо отсюда унесу в спальню.

— Будь здравым, Сигмундур. Хоть раз. Ты не дойдешь до базы.

— Ты меня недооцениваешь…

— Я за тебя боюсь, — она не чурается этого, не замалчивает. Говорит глаза в глаза, твердым тоном, с горящим взглядом, — ради меня, останься дома. Хоть на день.

— Я был неделю… препирательства все равно ничего не дадут. Уйди с дороги, — еще пять минут, и он точно опоздает. А Рагнар, и так за вчерашнего кита обглодавший ему все кости, обязательно на этом отыграется.

Отчасти, это причина его столь ярого упрямства. Капитан не должен усомниться. Капитан все равно в проигрыше. Последнее слово за Сигмундуром.

Берислава неровно выдыхает.

— Отшвырни меня.

Своими маленькими ладошками, детскими почти, с мертвой хваткой цепляется за дверной косяк. Раздвигает ноги, его перекрывая. Игнорирует жуткую дрожь, что терзает тело в пижаме, когда стоит почти на улице в такой мороз. На волосы цвета красного дерева налипает снег. Синеют губы.

Китобой, по-своему восхищенный ее решимостью, сегодня все же намерен побороться.

Он мрачно усмехается, прищурившись, и протягивает к Бериславе обе руки.

Она пугается, побледнев, но не отступает. Просто кусает губы.

— Я не сделаю больно, — тихо клянется он, ужаленный ее проклюнувшейся боязнью.

Мужчина, разумеется, не намерен ее «отшвыривать» или же насилу отдирать с прежнего места. Он трепетно, но крепко обвивает ее талию… зарывается лицом в волосы… привлекает замершее тело к себе… и поднимает.

Догадавшись, что делает, Берислава брыкается. Со всей своей силой, не больше, чем у кошки, толкает его в грудь. Назад. В дом.

— НЕ ПУЩУ!

И в ужасе вскрикивает, подавившись воздухом, когда прием срабатывает. Сигмундур, отступив и пошатнувшись, падает на спину.

Прибегает щенок, визжит…

Хлопает дверь, свистят снежинки…

Совсем бледная, перепуганная, она кидается к нему. Наверняка больно ударяется коленями о пол.

— Прости, прости, прости!.. — не зная, как лучше извиниться, легонько, ласково прикасается к плечу, груди, шее, — ты как, Сигмундур? Я не хотела… я думала, я не смогу!..

Ошарашенный, потерянный в пространстве, что внезапно закружилось хороводом таких же цветных снежинок, мужчина мрачно оглядывается вокруг.