АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

Сигмундур несдержанно стонет, когда руки Бериславы как следует обхватывают его тело, а их губы уверенно, твердо соединяются воедино.

— Господи… — шипит он, спуская боксеры. Задирает ее майку, целует, посасывает, щиплет грудь.

Девушка начинает изгибаться, что несказанно его заводит.

— Я не могу без тебя дышать, — сорванно, хрипло докладывает, забирая то, что и так ему принадлежит. С самого начала. Стаскивает с нее пижамные штаны, — все, ради чего… все, благодаря чему живу… Берислава…

Растерянная, но в то же время пораженная до глубины души, она трогает его явнее, прижимается — сама — крепче. И непослушными пальцами расправляется с презервативом.

Сигмундур входит в нее в обыкновенной, даже банальной позе. Нависая горой сверху, занавешивая от внешнего мира собственными черными волосами, темнее ночи, по животному громко стонет. Упивается происходящим.

Тесная, как всегда. Горячая. Идеальная.

Берислава одной рукой обхватывает его шею, второй гладит лицо. Сильнее, чем обычно, чтобы почувствовал, ощутил… но на самом деле, с первым же движением китобой замечает, что утирает его почти высохшие слезы.

— Сильнее…

Он исполняет просьбу. Движется яростнее, движется в своем ритме.

Хныкая, изгибаясь от удовольствия, Берислава энергично кивает. Подхватывает его бедрами.

— Моя… моя, моя, моя… — рыкает Сигмундур, вбиваясь все глубже. Не может этой невозможной ночью оторваться от ее лица. Каждую эмоцию, каждую морщинку, каждое, даже самое невесомое, самое ясное чувство… забирает.

От избытка удовольствия, адреналина кошмара, всей этой ситуации его трясет.

Девушка, сжав губы, почти не моргает. Ее дыхание явно не поспевает за ритмом.

— Давай, Берислава… давай, — почти молит он, хриплым и низким басом, с трудом сдерживая себя, — ну же… ну же…

Прикасается к груди, целует ее с проблеском своей страсти, рисует твердыми пальцами по телу, зарывается ими в волосы.

Она хнычет. Качает головой.

Приглушенно взревев, китобой к чертям откидывает простыни. Оставляет ее грудь, тело… опускается вниз. Ураганом.

Резко вынудив раздвинуть колени, устраивается между ними. И применяет все, что знает, делает все, что может, ощущая пульсацию внизу живота, чтобы помочь ей дойти до финиша. Его руки возвращаются на ее грудь, терзают соски.

Берислава вскрикивает, толком не понимая, хорошо ей или уже больно…

Но, стоит признать, доходит-таки до точки. Огненной, яркой и до безумия сильной.

Судорога, пронзающая все тело, доставляет просто немыслимое удовольствие. Превозносит.

Находясь на своей вершине, впервые за долгое время она словно сквозь сон наблюдает за Сигмундуром. Как он возвращается обратно, как входит в нее, как движется, громко рыча и постанывая, как напрягается перед решающим моментом…

Она не успевает помочь ему взлететь так же высоко, притронувшись в нужном месте или крепче сжав. Но последний вздох, как и всегда, сорвать успевает.

К нему, раскрасневшемуся, вспотевшему, с разметавшимися кудрями волос и пронзающими, истинно звериными глазами, вскидывается навстречу. Глубоко, как в последний раз, целует. Заволакивает собой.

Сигмундур, изливаясь, по-настоящему ревет. Тонет в этой пучине безудержного оргазма.

Берислава подмечает, держа его лицо в ладонях, лаская искусно вылепленные скулы, щеки с густой бородой, что никогда, никогда он еще так не содрогался. Никогда, как и она, подобного не испытывал.

Он переворачивается на спину, укладывает ее на себя. Все еще неровно дыша, крепко обнимает. Устраиваясь на широкой груди, девушка слушает, как исступленно стучит его сердце.

О холоде речи больше нет. Ему до безумия тепло. Ей же горячо.

— Звездная ночь… — басисто шепчет Сигмундур. Прикрывает глаза.

— Эти звезды — твоих рук дело, — она сдавленно улыбается. Нежно его целует. По всей длине шрама, — Сигмундур, я рядом. И я всегда буду.

Уголок его губ приподнимается.

— Я знаю…

Сколько длится это мгновенье неги после карнавала из страсти? Сколько отпущено на то, чтобы вернуться обратно на землю?

Берислава не знает. И, в принципе, не хочет знать.

Она уже почти засыпает, проникнувшись теплом и спокойствием ночи, как китобой вдруг говорит:

— Там меня кусали мыши.

Вздрогнув, она поднимает на него глаза. Не послышалось?..

— Где?

— В Исландии, — мужчина морщится, не тая отвращения и злости. Его черты заостряются, голос ощутимо грубеет, — я был почти без сознания, совсем слаб, не мог пошевелиться… а они в январе голодали…

— Они тебя… ели? — девочка в ужасе, уже точно сомневаясь, что правильно поняла, смотрит на него.

Черные глаза, подернутые мраком и кровавым ободком, неумолимы. Подтверждают.

— Кусали — звучит не так страшно.

— О боже мой, Сигмундур, — Берислава вскидывается, сморгнув слезы, крепко, как никогда, обвивает его широкие плечи, — и тебя никто не защитил от них? Как?.. Как это возможно?..

— Меня нашли позже, — китобой нехотя отводит взгляд. Указательным пальцем, не спуская Бериславу с груди, указывает на два небольших шрама над своей бровью, — я говорил тебе, что это тоже киты, но на самом деле… там они выгрызли больше всего.

Девушка плачет?

Он не понимает толком, но, по всему, выходит так.

А это неправильное поведение.

— Тихо, золото…

— Ну как же… ты что! И ты?.. Все это время?.. — она ужасается. Судя по всему, вспоминает момент его пробуждения. Кошмар. Теперь для нее все окрашивается новыми красками. Оживает.

— Я уехал из городка, потому что все мне там об этом напоминало, — припомнив старый вопрос, просто отвечает китобой. Хочет закрыть отвратительную тему, — но в Исландии китобойный состав укомплектован… и мне предложили попытать счастье в Гренландии. Я согласился. Я не боюсь холода.

— Ты едва не окоченел в детстве?

— И это все решило, закалило меня, — он похлопывает ее спину, став совершенно пунцовым. Сам себе качает головой. — Все, Берислава, хватит. Давай спать.

Она желает поспорить. Желает сказать что-нибудь еще, спросить… но верно расценивает, что не стоит. По одному взгляду.

Кажется, эта женщина понимает его лучше, чем кто бы то ни был.

— Хорошо, — выдыхает. И, в защищающем жесте обвив собой, кладет голову обратно на грудь. В область сердца. — Только помни, что никогда этого больше не повторится. Я не допущу.

Отравление, чем бы ни было вызвано и как бы ни протекало, оставляет Сигмундура в покое уже на следующий день.

Проснувшись на рассвете, он жалеет, что отпросился у Рагнара на двое суток, чувствуя себя достаточно сносно по сравнению с вчерашним днем, и потому не залеживается в постели.

Берислава, выглянувшая из дома на веселый лай Кьярвалля, бегающего по толстому слою снега и характерный стук ударов топора о дерево, застает китобоя рубящим дрова. В бессменной синей куртке, с перетянутыми кожаной резинкой волосами цвета вороного крыла, и оскалом на вернувшихся к нормальному цвету губах.