Сара Кравен - Пламя дьявола

С внезапной решимостью она вернулась и подняла трубку.

Говорил женский голос, теплый и с явным североамериканским акцентом.

— Витас, родной! Планы пришлось переменить. Будет удобнее, если мы встретимся в отеле. — Последовала пауза, как будто она ждала ответа. Потом она спросила резко: — Витас, ты слушаешь?

Рэчел провела языком по неожиданно пересохшим губам и сказала:

— Извините, сеньора. Сеньор де Мендоса уже ушел. Боюсь, что планы придется оставить прежними.

И она осторожно положила трубку.

Рэчел, сгорбившись, сидела на сиденьи машины Хайме. Она все еще не знала, что за внезапное желание заставило ее выбежать через весь дом на свет солнца, где она обнаружила, как Хайме помогал Марку усесться в машину. Они как раз собирались отправиться в Вивавиченцио и были очень удивлены, когда узнали, что она хочет ехать с ними.

— Прыгай. — Марк внимательно смотрел в ее бледное лицо. — Хотя вид у тебя не такой, с каким следовало бы куда-либо ехать, — добавил он с обычной для братьев жестокостью. — А сумку ты возьмешь? Разве ты не захочешь…

— Это неважно, — перебила его она. — Не можем ли мы отправиться сейчас же? Ну, пожалуйста.

Марк и Хайме обменялись удивленными взглядами, и она услышала, как Хайме что-то сказал насчет предсвадебной нервозности.

“Пусть думают все, что угодно, — сказала она себе. — Это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения”.

Всю дорогу до Вивавиченцио она просидела молча, безразличная даже к сумасшедшей скорости, с которой они мчались. Она не замечала красоты окружающей природы. Кто-то однажды за обедом сказал, что в поместье прекрасная охота на кабана и оленя. Сейчас ей казалось, что она знает, какие чувства испытывает зверь, за которым охотятся, пока прячется в высокой траве, а нервы его напряжены до предела в ожидании неизбежной насильственной смерти. Может быть, олень был бы рад смертельному удару, может, именно неопределенность и ожидание так ужасны. Она надеялась, что так оно и есть, потому что ее боль была почти невыносимой. И что только заставило ее решить, что пережитое вместе, опасность, которую они делили, могут что-то значить? Он хотел ее и он ею овладел, а теперь готов жениться на ней из-за того, что она может быть беременной, и что ему пора произвести на свет наследника земель Мендосов и их богатств. Но это все. Для него она была просто еще одной женщиной, и его жизнь в дальнейшем пойдет так же, как шла и до их встречи. Она подумала: сколько раз он встречался со своей американской любовницей под прикрытием деловых совещаний.

Неудивительно, что он был так напряжен, когда она предстала перед ним в кабинете! Может быть, его беспокоила совесть. Наконец-то… Он сказал, что им пора поговорить. Возможно, что он хочет говорить именно об этом, дать ей ясно понять, что их брак должен быть построен на его условиях, и что его жена должна будет закрывать на все глаза и не требовать от него верности, на которую он не способен.

Хайме был удивлен, когда она стала расспрашивать его об отелях Вивавиченцио, но выложил ей все, что она хотела знать.

— Их там несколько, — сказал он. — Но отель Попайан самый популярный у туристов и самый дорогой.

Марк же сказал с ноткой раздражения:

— Тебе не нужен отель, детка. Хайме и я накормим тебя лэнчем. Есть тут местечко, где, как он говорит, подают самые вкусные томале в Лляносе.

— Возможно, я и встречусь там с вами попозже, — ответила она. — Но сначала мне… надо кое-что сделать.

— Уж не в магазины ли опять? — простонал Марк. — Я рад, что это Витасу приходится оплачивать твои счета.

— На этот раз, — прервала она брата, — ему ничего не придется платить.

В фойе Попайана царила прохладная — из-за множества кондиционеров — роскошь. Вокруг столов сидело множество людей, и Рэчел с трудом отыскала свободное местечко за огромным экзотическим растением. Растение это сплошь было покрыто цветами, и от их запаха она испытывала головокружение и даже легкую тошноту.

И еще она чувствовала себя не совсем нормальной. В конце концов, она ведь даже не знала, тот ли это отель. Возможно, что и в других сдаются комнаты для нетерпеливых любовников. Не могла же она спросить у дежурного, находится ли Витас в отеле, и если да, то в каком номере.

И тут она его увидела. Он спускался по лестнице не один, держа ее нежно за руку. Это была женщина с фотографии, но выглядела она совсем по-другому. Рэчел сразу заметила это. Во-первых, она улыбалась. Лицо ее было счастливо и расслаблено, и чувствовалось в ней какое-то роскошное удовлетворение, которое невозможно было бы скрыть. Так же, как элегантный наряд будущей матери не мог скрыть ее явной беременности.

Рэчел сжалась в своем кресле. Все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала, что вообще могла представить себе. На одно жуткое мгновение ей показалось, что они собираются подойти к столикам и сесть за один из них. Тогда он поднимет голову и увидит Рэчел, сидящую напротив.

Но хотя бы от этого она была избавлена. Но больше ни от чего. Женщина говорила совершенно отчетливо, не видя причины скрывать свои чувства.

— Витас, я так счастлива. Счастливее, чем я даже могла мечтать. Но будет ли это продолжаться?

В его голосе не было никакой насмешки — только нежность и забота:

— Это будет продолжаться столько, сколько ты захочешь, Вирджиния, дорогая. Всегда помни об этом. Счастье в твоих руках.

Рэчел наблюдала, как они дошли до двери. Там они постояли, но на этот раз она была слишком далеко, чтобы слышать их голоса. Наконец, эта женщина, Вирджиния, рассмеялась, а Витас, тоже улыбаясь, поднес к губам ее руку. Он вышел на улицу, а женщина вернулась одна, тихонько напевая про себя что-то. Она прошла мимо стола, за которым сидела Рэчел. На мгновение их взгляды встретились — безразличный, безмятежный взгляд Вирджинии, исполненный спокойствия и радости, и растерянный — Рэчел. Потом Рэчел заставила себя отвести глаза и наклонилась, чтобы налить себе чаю, который совершенно не хотела пить — не просто не хотела, но не была в состоянии проглотить хотя бы каплю.

Рэчел закрыла чемодан и в последний раз осмотрела комнату. Она не оставила ничего, что принадлежало бы ей самой, но и не взяла ничего другого. Все вещи, когда-то принадлежавшие Хуаните, которая должна завтра приехать на церемонию венчания, и с которой она теперь уже никогда не встретится, висели в шкафу вместе с теми, которые входили в роскошное дорогое приданое, с такой радостью купленное для нее сеньорой де Мендоса.

Осталось только одно-единственное. Она расстегнула медальон, переданный ей Витасом в Диабло, и положила его на прикроватный столик, где его невозможно было не увидеть. Она не оставляла ни записки, ни объяснений. Возможно, и следовало бы сделать это, но она не знала, как и начать.