Катарина Макги - Королева Америки

– Я любил тебя очень давно. Но даже я не мог сидеть и ждать тебя вечно.

Он говорил безлично, как если бы эта любовь была далеким воспоминанием.

Нет. Дафна не желала признавать, что его любовь к ней только что… исчезла. Вспыхнула и сгорела, как одна из этих забытых свечей. Нет, если Итан так сильно ее любил, должно было что-то остаться, какой-то тлеющий уголек, который она могла бы вернуть к жизни. Если только…

– Ты влюбился в нее, не так ли? – Она не могла даже произнести имя Нины.

– Да.

Руки Дафны упали, она отступила, борясь с желанием топнуть ногой, как ребенок. Почему два единственных мужчины в ее жизни потеряли голову из-за одной и той же серой мышки, обычной простолюдинки?

– Эта девушка до боли скучна, у нее нет чувства стиля, и ей вообще нечего сказать за себя…

– Ей есть что сказать; ты просто никогда не удосужилась послушать…

– Если ты любил меня так, как говоришь, столько времени, сколько утверждаешь, как ты можешь думать о Нине? – прошипела она.

Итан не моргнул.

– Если ты хотела Джеффа так долго, как заявляешь, как ты можешь думать обо мне?

Между ними воцарилась напряженная тишина. Пульс Дафны эхом разносился по ее венам. Ей почти хотелось, чтобы Итан обиделся на нее, даже возненавидел. Все было бы лучше, чем это спокойное, холодное безразличие.

И все же она любила его, несмотря ни на что: все ее недостатки, его предательство, их упрямую гордость.

Итан не лгал; он был единственным человеком, кроме Химари, который когда-либо действительно ее знал. И теперь, отрекаясь, он отвергал настоящую Дафну.

Подумать только, она пришла на свадьбу с триумфом, под руку с Джефферсоном, лишь затем, чтобы в панике сообразить, что все это время любила Итана. А ему теперь почему-то было все равно.

Она чувствовала, что за одно утро приобрела и потеряла целый мир.

– Что ж, похоже, мы закончили. – Дафна повернулась на одном каблуке и пошла прочь в шелестящем каскаде юбок, смахивая глупые, предательские слезы.

Она всегда думала, что знание чужих секретов дарует силу. При дворе секреты ценились выше денег: их можно было копить, беречь и продавать. Но для чего?

Какое это имело значение, когда все это время она скрывала от себя величайшую тайну – только чтобы узнать правду, когда стало уже слишком поздно.

Юбки Беатрис вздувались вокруг нее, словно вышитые кружевами облака, вероятно, сминаясь в бесчисленных местах, но это не остановило ее от удара в дверь.

– Беатрис, не надо, – умолял Коннор.

Она проигнорировала его, хотя знала, что выглядит совершенно абсурдно: стоит здесь в свадебном платье и молотит кулаками по армированной стали. Но тревога заставила ее отбросить все рациональные мысли. Ей хотелось лишь выбраться отсюда.

Коннор шагнул вперед и осторожно поймал ее запястья.

– Ничего не выйдет, Би. Эта дверь не может открыться, пока полный осмотр дворца не подтвердит, что снаружи безопасно.

Беатрис потянула руки. Коннор отпустил их, но не отступил.

Его лицо было слишком близко. Она могла видеть каждую веснушку и каждую ресницу, могла слышать каждый неглубокий вдох, вырывающийся из его легких. Он был таким родным, но в то же время казался незнакомцем, призрачной фигурой из ее снов.

Вот только это был не сон. Коннор стоял здесь, настоящий, живой. Наедине с ней в запечатанной комнате.

Беатрис отступила на несколько шагов, и захлестнувшая ее паника немного утихла. Без нее Беатрис чувствовала себя до странного неуверенно, как будто этот неистовый ужас удерживал ее на ногах, а теперь, когда он прошел, она не знала, что делать. Сигнал тревоги прекратился, но Беатрис казалось, она все еще слышит его эхо в тишине.

– Ты можешь узнать, что случилось? – спросила она.

Руки Коннора скользнули к талии, а затем бесполезно опустились.

– У меня больше нет ERD, – сказал он, упомянув зашифрованное радио, используемое охраной дворца. – Но не волнуйся; я никому не позволю тебя обидеть.

Беатрис медленно кивнула. Страх спутал все ее чувства; она понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как сработала сирена.

– Ты не в гвардейской форме, – мягко заметила она.

– Я не знал, можно ли мне носить ее после отставки.

Беатрис услышала ложь в его голосе. Коннор прекрасно знал, что имеет право носить парадную форму на государственных мероприятиях до конца своей жизни.

Ее взгляд снова упал на его смокинг. Тот сидел идеально – явно пошит на заказ, – но ткань была жесткой, как и всегда с новой одеждой. Беатрис с болью подумала, не купил ли Коннор смокинг специально для свадьбы – решил не носить старую форму, потому что хотел выглядеть не как сотрудник службы безопасности, а как молодой аристократ.

Как те молодые люди, которых ее родители включили в список в ту ночь, когда попросили Беатрис подумать о свадьбе, примерно целую жизнь назад.

– Коннор, где ты был? То есть, что ты делал после…

– Поехал в Хьюстон. Я начальник службы безопасности семьи Рамирес.

– Начальник службы безопасности герцога и герцогини Техасских? Ничего себе.

– Они знают, что я лично охранял королеву.

Беатрис отвернулась и посмотрела на складной столик для макияжа с кистями и помадой, разложенными на белом полотенце для рук.

– Я рада, что у тебя все хорошо. Поздравляю.

– Черт побери, Би, не говори со мной своим «коктейльным» голосом.

Беатрис понимала, что Коннор больше не принадлежит ей, но тело, казалось, вернулось к инстинктивной памяти и не поспевало за мыслями. Она подавила желание сделать шаг вперед и обнять Коннора, как прежде.

Вместо этого Беатрис обняла себя. Ее платье было таким тяжелым: тугой корсет, слои толстого вышитого шелка.

Коннор был рядом, всего в нескольких шагах.

– Би, послушай…

Она резко подняла глаза, ее зрение затуманилось.

– Я не могу говорить об этом прямо сейчас…

– Но больше шанса у нас не будет! – Его серые глаза впились в ее. – Когда я пришел сюда сегодня, то хотел лишь увидеть тебя в последний раз, убедиться, что ты счастлива. Я не собирался говорить о чувствах. Но вот мы здесь, и у меня, вероятно, больше никогда не будет возможности побыть с тобой наедине. Может, я эгоист, но не могу не сказать, что люблю тебя. О чем ты уже знаешь.

Коннор наклонился ближе. Беатрис понимала, что он приближается, но не могла отстраниться, как будто разум еще не восстановил контроль над сбитым с толку телом.

Коннор положил руку ей на плечо, другой приподнял ее подбородок, разворачивая лицом к себе. Наконец Беатрис, казалось, снова пришла в себя. Она хотела возразить – но Коннор, увидев ее приоткрытые губы, прильнул к ним.

Она не сопротивлялась. Это было так знакомо, она уже столько раз это испытывала: находиться в объятиях Коннора, в кольце его сильных рук.