Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

— Кстати, относительно возни — где вы рассчитываете найти такого чудо-механика, — о котором вы говорили? — спросил Осборн.

— Я его уже нашел в Атланте, поэтому и говорю с такой уверенностью о затратах на ремонт.

— Послушайте, мистер Гамильтон, вы, кажется, втягиваете нас в очень сомнительное предприятие, — мрачно произнес Осборн. — Чистой воды авантюра, если уж называть вещи своими именами. Только поэтому я и согласен на ваше предложение. А Кэннингхэма я берусь уломать.

Уэйд не охотился ни в ноябре, ни в декабре этого года. Отчасти это объяснялось его занятостью в новом деле, которое, как оказалось, забирало гораздо больше сил и времени, чем он считал раньше. К тому же Уэйду не хотелось встречаться с тем же Диком Клэнси — он был почти уверен в том, что узнал Клэнси под балахоном тогда, в мае.

Жизнь в Таре шла свои чередом, напоминая течение болотистой речки Флинт, и ничто не вносило в нее особенных волнений, не говоря уже о бурях, если не считать внезапного приезда Ретта Батлера. Он пробыл в Таре совсем недолго, поздравил задним числом Уэйда и Аннабел, извинился за то, что они со Скарлетт были очень заняты — то в Колорадо, где дела у него, то в Европе, где дела у Скарлетт — не нашли времени и возможности написать им. Но теперь все вроде бы утряслось, поэтому они хотят взять к себе Эллу — если та особенно не возражает, поспешил уточнить он. Элла, коротко посовещавшись с Уэйдом, возражать не стала, и Уэйд отвез ее с Батлером на станцию в Джонсборо.

— Ты стал уже взрослым мужчиной, сказал Ретт на прощанье. Скоро даже станешь отцом. Я передам Скарлетт, что она скоро станет бабушкой. Не знаю, обрадует ли ее это сообщение, или огорчит скорее. А что касается меня, то я очень рад за тебя.

В январе 1882 года Аннабел родила здоровенькую девочку, которую назвали Констанцией Джемаймой. Уже через несколько недель стало ясно, что Конни очень похожа на мать. Уэйд даже огорчился в шутку.

— У меня создается впечатление, милочка, что ты вполне бы обошлась без меня.

К марту хлопкоочистительная машина была полностью собрана, и ее опробовали, воспользовавшись специально оставленным для этой цели тюком хлопка. Чуть позже из Атланты была привезена первая партия механических веретен. Располагая даже только этим оборудованием, компаньоны вполне бы могли расплатиться со своими кредиторами. Под здание прядильной фабрики они приспособили бывший железнодорожный склад, крыша которого была разрушена еще в войну, но стены прекрасно сохранились. Станцию с тех пор немного передвинули, выстроив комплекс зданий в другом месте, так что бывший склад оказался слегка на отшибе и по странному стечению обстоятельств никого не заинтересовал. Осборн воспользовался наличием у него знакомых в законодательном собрании штата, и постройка отошла к компаньонам за символическую цену Учитывая климат Джорджии, можно было не беспокоиться о том, что рабочие, которые будут обслуживать прядильные машины, станут испытывать какие-то неудобства даже в зимнее время. Уэйд в одиночку свалил несколько сосен, потом они с Уиллом распилили их и перевезли в Джонсборо. Таким образом, материалы для кровли были готовы. Компаньоны спешили: надо было покрыть здание до начала пахоты и перетащить в него оборудование из-под временного навеса.

Теперь Уэйд возвращался домой поздно вечером. Перепоручив Лавджоя хлопотам дядюшки Боба, он сразу же спешил к своим женщинам, как он называл Аннабел и Конни.

— Смотри, как мы уже ловко умеем переворачиваться на животик, — Аннабел с гордостью демонстрировала мужу очередное достижение их малышки.

Конни сосредоточенно выполняла недавно освоенное ею упражнение по переворачиванию, таращила на отца с матерью синие глазенки, потом ее беззубый ротик раскрывался в широкой улыбке.

— Она улыбается точь-в-точь как ты, — отмечал Уэйд.

— Так я буду улыбаться лет через сорок, когда у меня, может быть, совсем не останется зубов, — смеялась Аннабел.

Даже Сюсси стала теперь относиться к Аннабел без прежнего отчуждения. То ли она осознала, что с рождением дочери Уэйд окончательно утерян и не существует больше никакой возможности оторвать его от Аннабел, то ли сказывалось ее взросление. В этом году ей исполнялось шестнадцать.

За спиной у них остались Великие равнины, справа река Норт-Платт, где-то дальше слева проходила ветка Тихоокеанской железной дороги, а на горизонте, словно призраки, маячили в сизой дымке далекие горы. Но и горы, и железная дорога, и Норт-Платт — все это, казалось, осталось в другом времени, в другом мире. Здесь их окружали многие мили открытого пространства — земля и небо, то, что было и миллионы лет назад. Никогда еще Сюсси не приходилось наблюдать картины столь величественной: бесконечно огромный купол неба, под которым все казалось ничтожно малым, волнистое пространство прерии с ее густейшей высокой травой, играющей всеми оттенками зеленого и синего цветов при дуновении даже слабого ветерка, ярко — синие ленты далеких речушек и столь же яркие пятнышки таких же далеких озер.

У Сюсси в первое время просто дух захватывало от всей грандиозности увиденного. Где-то далеко, в совершенно ином времени и пространстве остались и Джорджия с ее густыми сосновыми лесами, и даже железнодорожная станция в пыльном Шайенне, которая теперь казалась оплотом цивилизации.

Да, все здесь было грандиозным, красивым, но одновременно и настолько незнакомым, непривычным, даже чуждым, что вселяло чувство подспудной тревоги.

Сюсси украдкой посматривала на своего юного мужа Дэна. Тот снял шляпу, и ветер прерий развевал его светлые волосы. Глаза Дэна были полуприкрыты, по выражению его лица нельзя было понять, то ли он сосредоточен, занимаясь изучением местности, то ли тоже пытается совладать с охватившим его волнением. Сюсси, все больше терявшая присутствие духа, скорее склонна была подозревать второе.

«Боже мой, — думала она, — если бы можно было Сейчас вернуться в Тару Как там тихо, как уютно, как пахнут магнолии и сосны. А здесь даже запахи резкие и грубые»

Увы, ей уже восемнадцать, она теперь замужняя женщина и свою будущую жизнь уже не в праве определять одна. Огромный зеленый океан несет ее сейчас на своих волнах. Океан незнакомых ей прерий. Совершенно безлюдные места. Здесь даже янки нет. Ничейные места, называемые Границей.

А понятие Граница включало в себя сотни миль территорий. Такое понятие существовало двадцать лет назад и десять лет назад, существовало оно и теперь, в 1884 году, хотя, вроде бы, все уже было сделано, чтобы размыть это понятие, стереть его — уже вот-вот будет разрушен последний оплот индейцев, так называемая концентрированная резервация на стыке Канзаса и Небраски. Словно огромная рука, ладонь которой простиралась от Флориды до Мичигана, мощное запястье составлял Техас, а пальцы протянулись вдоль Тихоокеанского побережья, сжалась в кулак и раздавила орех под названием Граница.