Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

— Выходите первым, — тихо сказал Уильямс, — и не дайте ему убежать далеко. На расстоянии больше ста ярдов у вас мало шансов свалить его.

Коули открыл дверцу автомобиля и перенес тяжелую, словно чугунную, ногу через бортик.

«Сволочь!» — выругался он про себя и, стараясь не смотреть прямо на льва, пошел в том направлении, где он видел его перед тем, как выйти из автомобиля.

Сделав четыре-пять шагов, Коули поднял голову. Да, теперь до льва оставалось, наверное, меньше ста ярдов. Он обрадовался, почувствовав, что озабоченный тем, как не дать льву уйти, он словно бы прогнал все остальные чувства. Лев смотрел на него, его бугристая морда, казалось, выражала недоумение.

Пройдя еще несколько ярдов, Коули проверил, снята ли винтовка с предохранителя и стал медленно поднимать ее. И в то время, когда лев повернулся к нему мощной шеей, которую наполовину прикрывала сероватая грива, Коули выстрелил, целясь в шею поближе у туловищу льва.

Лев вскинулся, подняв передние лапы, словно бы пытаясь отмахнуться от назойливого насекомого, так больно ужалившего его только что. Он хрипло и как-то визгливо зарычал.

Коули шел на него, словно солдат на батальной картине — винтовка в обеих руках на уровне плеча, взгляд направлен вперед.

«Драанг, драанг», — он словно чувствовал через отдачу, по толчкам приклада, как пули входят в тело льва.

Лев упал, ткнувшись бугристой мордой в землю, по направлению к Коули. Теперь уже Коули мог видеть его прищуренные глаза. Он спокойно, очень спокойно и медленно поднял винтовку и поймал на мушку бугристый лоб между этих прищуренных глаз.

«Драанг», — над туловищем льва, словно струйка жидкости, взметнулся хвост с черной кисточкой на конце и тут же упал.

— Осторожнее, — услышал он за спиной.

Но лев уже не подавал никаких признаков жизни, когда они с Уильямсом подошли к нему. Вернее, Коули понял, что лев мертв, когда белый охотник шагов за тридцать до распростертого тела опустил свой тупорылый штуцер, который до того держал наизготовку, дулом вниз.

Уильямс, повернувшись к автомобилю, что-то громко прокричал, призывая туземцев.

— Хорош, хорош, — теперь уже в голосе белого охотника чувствовалось настоящее удовлетворение.

Невесть откуда взявшиеся мухи облепили окровавленный лоб льва, ползали по шее, откуда все еще вытекала темная струйка и тут же терялась с сухих стеблях травы и комочках почвы, давно не знавшей дождя.

— Поздравляю, — сказал Уильямс. — Надо было сфотографироваться.

— Так положено, да? — Коули посмотрел на него и встретил недоумевающий взгляд. — Ладно, раз положено, будем фотографироваться.

Он подошел к автомобилю. Навстречу ему спешили туземцы, о чем-то возбужденно переговариваясь на ходу.

Джоан стояла у машины. Лицо ее было бледным. Коули взял ее за руку и улыбнулся.

— Вот мы и убили нашего первого льва. Главное, не показывать никому, что ты боишься.

Он залез в кузов, достал из рюкзака фотоаппарат. Потом они с Джоан не спеша направились к льву. Коули поставил жену, все еще недоверчиво косившуюся на поверженное страшилище, в двух ярдах от распростертого тела, отошел, навел резкость и щелкнул затвором. Он сделал несколько снимков Джоан, заставив ее даже прикоснуться рукой к телу льва.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он. — Будем надеяться, что я поставил правильную выдержку.

— А как же вы? — Уильямс выглядел очень удивленным.

— Что — я?

— Вы не будете фотографироваться?

— Нет, — Коули простецки улыбнулся. — Я не нуждаюсь в накладных волосах.

— Что?! — теперь уже Уильямс решительно ничего не понимал.

— Я сказал, что не нуждаюсь в накладных волосах, — он подмигнул белому охотнику. — Ведь этот парень был совсем безоружным.

— Бросьте валять дурака! — теперь уже Уильямс, похоже, разозлился. — Это была игра по правилам, это была честная охота.

«Можешь считать меня позером, если это способно потешить твое самолюбие. Но уж трусом ты не сможешь меня считать».

А вслух Коули сказал:

— Теперь, наверное, надо снять с него шкуру?

— Конечно, — тон Уильямса был почти что обиженным. Он что — то крикнул туземцам, и те завозились со львом, надрезая ему шкуру на лапах, переворачивая его на спину, удивительно ловко, словно с домашнего животного, сдирая с него шкуру. Вся операция заняла, наверное, не более двадцати минут. Освежеванный лев напоминал Коули кролика в мясной лавке: те же белые нити сухожилии те же светло-розовые гладкие мышцы. Он, конечно, выглядел чудовищно, но не был страшен.

Потом туземцы столь же споро скатали шкуру и отнесли ее в автомобиль.

Когда они вернулись в лагерь, Коули сказал Уильямсу:

— Послушайте, мистер Уильямс, я думаю, что сегодня надо дать свежевальщикам два фунта.

— Дело ваше, — пожал плечами белый охотник.

— Но ведь их можно испортить, если слишком баловать, — Коули хитро прищурился. — Вам же с ними впредь работать, не мне.

— Да перестаньте вы ерунду болтать, — проворчал Уильямс. — Чем вы недовольны?

— Я — недоволен? — Коули в упор посмотрел на него. — Я даже очень доволен. Всем доволен. У нас ведь есть шампанское? И виски? Такое дело нельзя не отметить.

Бутылка шампанского была выставлена боем на складной стол, виски тоже. Коули откупорил бутылку с хлопком, но так, чтобы пена не брызнула. Он разлил в стаканы — сначала Джоан, потом Уильямсу и, наконец, себе. Они чокнулись, и Коули ждал, пока кто-нибудь скажет.

— За вашего льва, — сказал Уильямс. Тон его был нейтральным.

Они выпили.

— Перестаньте дуться, мистер Уильямс, — сказал Коули, чувствуя, как у него уже начинает шуметь в голове — очевидно, сказывалось напряжение, которое сейчас спадало.

— Честное слово, — Уильямс наконец-то улыбнулся. — Я впервые встречаю такого странного и строптивого клиента. Никак не могу взять в толк, про какие это накладные волосы вы говорили.

— Старая история, — Коули улыбнулся в усы. — Один тип как-то сказал, что у меня на груди ненастоящие, накладные волосы.

— Но вы-то, надеюсь, отдубасили его, как следует? — лицо белого охотника было краснее, чем обычно.

— В том-то и дело, что нет. Я не мог до него добраться, и теперь вот уже который год срываю зло на других.

Уильямс расхохотался, а Джоан покачала головой.

Их обратный путь пролегал через Красное море. Тут было еще жарче, чем в тропиках Атлантики. Джоан чувствовала себя плохо. Однажды ее стошнило после обеда, после этого она не ела целый день.

— Старушка, ты заставляешь меня испытывать чувство вины, — обескураженно говорил Коули, сидя на ее кровати.

— Ничего, завтра я буду, как огурчик.

Она и в самом деле вскоре почувствовала себя лучше. В Суэце Джоан выглядела совсем бодрой.