Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

Джоан не стала спать на своей постели, перебралась к нему, стало тесновато. Но Коули было очень приятно, что Джоан сейчас с ним — вот так, совсем рядом, тесно прижавшись. Она спала, положив голову на его плечо. Англичанка, которая была старше его на два года, имевшая двоих, уже почти взрослых, детей.

Она разошлась с мужем давно, больше десяти лет назад. Уильям Коули никогда не спрашивал о том, что это был за человек. Бывший муж Джоан был ему безразличен.

Он лежал и думал о том, как хорошо, что Джоан с ним сейчас. И как плохо, что они не нашли друг друга раньше.

Да, он встретил ее чуть больше трех лет назад. Он только что развелся тогда. Удивительная вещь, сейчас в Атланте живет женщина, с которой он прожил без малого шесть лет, а он эту женщину почти не вспоминает. Получается, что просто нечего вспоминать. Эстер, так зовут женщину, которая была его первой женой. С ней живет его сын, которому в этом году исполняется девять лет. Когда сын подрастет, хорошо бы взять его с собой вот в такое путешествие. Он славный парнишка, Эрни. Только бы мать не испортила его своим воспитанием. Нет, обязательно испортит. Женщина-трясина, женщина-пустыня, женщина-катастрофа. Остается спросить себя, как это его угораздило жениться именно на ней, да еще жениться в Атланте. У Эстер все время простодушное выражение лица. Этим-то она его, наверное, и пленила. Он привык видеть печать лицемерия на лицах окружавших его в то время людей, а тут вдруг наивность и непосредственность. Святая, можно сказать, простота. А потом эта женщина стала делать из него нечто, похожее на предмет домашнего обихода. Это было хуже, чем если бы он был альфонсом. В той ситуации его нельзя было назвать альфонсом по двум причинам. Во-первых, после выхода третьего романа денег у Коули было, пожалуй, побольше, чем у отца Эстер, владеющего самым большим отелем в городе. А во-вторых, положение альфонса обязывает его постоянно заботиться об утолении сексуального аппетита своей дамы, у Эстер же этот аппетит был более чем умеренный. Ей, наверное, стоило бы родиться мужчиной и дослужиться до чина полковника. Эстер наверняка бы дослужилась. Очень жаль, что он прожил с нею эти шесть лет. Она считала занятие мужа чем-то несерьезным. Черт бы их побрал, эти уважаемые семьи Атланты! Она чуть не погубила его. Муж-писатель устраивал ее гораздо меньше, чем муж-бизнесмен, муж-биржевой маклер и даже, наверное, муж-водитель трамвая.

И Джоан все это время была с другим. Это ужасно несправедливо — то, что они не встретились лет на десять раньше. Нет, лучше на двенадцать лет раньше — он, кажется, именно тогда был в Лондоне в первый раз. Все равно, и это не помогло бы — она к тому времени уже была замужем. Ее сыну уже семнадцатый год.

Становится холодно, подумал он, а здесь только эти тонкие одеяла, напоминающие армейские. Хорошо бы забрать еще то, что Джоан оставила на своей кровати, когда перебиралась к нему. Ничего не получится, тогда он разбудит ее.

Джоан почти всю жизнь провела в Лондоне. Из всех видов спортивных развлечений знала только теннис. Он научил ее стрелять. И Джоан оказалась способной ученицей. Коули почему-то казалось, что она будет закрывать глаза на первых порах, когда нажимала на спуск. Но этого не произошло. Сюда она взяла свое отлично пристрелянное ружье — «манлихер» калибра 6,5.

Интересно, подумал Коули, ей самой никогда бы и в голову не пришло заниматься охотой на крупного зверя. Да и вообще охотой она не стала бы заниматься. Может быть, она научилась всему этому только потому, что так нравилось ему, Уильяму Коули? Она вообще во многом слушалась его. Женщина с большим житейским опытом, она, наверное, имела полное право относиться к нему, как к своему сыну, которому пошел семнадцатый год.

Утром их разбудил осторожный стук в дверь. Это был бой, посланный Уильямсом. Коули посмотрел на часы — половина седьмого.

Вода из-под крана отдавала ржавчиной, очевидно, она поступала в кран из какого-то железного бака. Но полотенца, оставленные вчера для них боем, были чистыми и довольно приличными на вид.

Уильямс ждал их в холле за накрытым столом. Кофе, консервированный апельсиновый сок, зато абрикосы свежие и копченое мясо антилопы куду — как уверил Уильямс, тоже свежее. Кофе, который сварил бой, получился удачным.

Когда они закончили завтрак, Уильямс отдал бою какое-то распоряжение на суахили, тот ответил:

— Ндио, бвана [20] Да, господин (суахали) , — и стал убираться.

Уже выйдя из гостиницы, Уильямс кивнул назад, подразумевая боя:

— С ними можно вполне ладить при одном только условии: никогда не следует баловать их. Если вы это усвоите, все будет хорошо.

— А мне показалось, что у него какое-то недовольное выражение лица, — сказала Джоан.

— Это обычное выражение для здешних племен. Воины и охотники. Они не могут себе позволить условностей светского этикета. То же самое, что постоянная улыбка для китайца, только с обратным знаком.

Неподалеку от гостиницы их уже поджидал автомобиль с закрытым стальным кузовом. Водителем автомобиля на сей раз был туземец. Здесь хлопотало еще несколько туземцев, загружая в автомобиль палатки, тенты, ящики с консервами и напитками.

— Это недалеко отсюда, милях в двадцати, — Уильямс указал на север. — Но ее, — он повернул руку в сторону Килиманджаро, — мы оттуда уже почти не увидим.

Они разместились в грузовике — белые сразу за водителем, туземцы сзади, среди ящиков, тюков и свертков. Мотор закашлял, заурчал, и автомобиль начал свое неспешное путешествие вниз.

Дорога извивалась среди зарослей бамбука, гигантских папоротников, акаций со странной формой кроны, словно ветром снесенной в одну сторону.

Потом дорога вообще исчезла, автомобиль пошел еще медленнее, объезжая ямы и высокие, в половину человеческого роста, муравейники.

Джоан оглядывалась по сторонам с нескрываемым восхищением. Вот с левой от них стороны мелькнула стайка антилоп, вскидывающих с неожиданной грацией свои грузные тела над высокой серо-желтой травой.

— Это и есть антилопа куду, — пояснил Уильямс, — там, на месте, мы сможем настрелять их, сколько угодно.

А на место, то есть туда, где Уильямс предполагал разбить лагерь, они прибыли примерно через четверть часа. Здесь тек ручей, сбегавший, очевидно, с отдаленной горы, но уже растерявший в этом месте свою прыть и теперь лениво хлюпающий в поросших густой зеленой травой берегах. За исключением этой травы да еще той, что росла в тени деревьев, вся остальная была желтая и высохшая.

Едва автомобиль остановился, как туземцы споро выволокли из автомобиля большой тент, раскатали его на земле и водрузили под большими акациями на разборных металлических шестах.