Вадим Андреев - Встреча влюбленных

Бахадур, сжав челюстями подарок, отправился к палатке в сел на задние лапы, предусмотрительно прижав свой ужин левой передней. Божанди махнула ему кистью правой руки с оттопыренным хватательным пальцем, издав победный крик. Она гордо взгромоздилась на плечо Бету, который скрылся с ней в дверном проеме кинотеатра.

«Хорошо быть священным животным, особенно хануманом! — думал с грустью Бахадур, извлекая из-под лапы кость, — везде им дорога, даже в этот шумный сарай».

Решив во что бы то ни стало заработать денег на учебу Бету, Анита возобновила выступления.

— Бету может сразу пойти в четвертый класс! — как-то сказал Берджу, — читать и писать он умеет. Много знает по истории, географии, фольклору… и математик он у нас неплохой! Считает не хуже любого банкира! Так ведь, Бету? — и он, похлопав сына по плечу, весело засмеялся.

— Конечно, отец! Я мог бы и в пятый сразу!..

— Нет, Бету, не надо торопиться! Лучше в четвертый! А то ты сразу слишком далеко уйдешь от меня! — серьезно посоветовала ему Алака. — Я ведь только через год пойду в школу, да, мама? — она подняла свои милые глазки на Аниту. Ее круглое личико, обрамленное кудряшками, светилось.

— Конечно, доченька! — Анита, охваченная нежным материнским чувством, обняла и прижала к себе девочку, не ведая о том, что это — ее родная дочь, которую она выносила во чреве своем…

Берджу взглянул на жену и Алаку и невольно вздрогнул: они показались ему похожими друг на друга, как две капли воды…

«Что это со мной? — подумал он. — Что за бред?» — и быстро вышел из комнаты.

Процветает та семья, где счастлива женщина, — гласит народная мудрость.

Легкая пелена счастья, как предутренний туман, подсвеченный розоватыми лучами восходящего солнца, окутала бедную хижину уличного комедианта.

Анита была прекрасной хозяйкой. Все домашние слушались ее беспрекословно. Любовь объединяла их. Счастье Аниты становилось все более ощутимым и полным. Но временами молодую женщину вновь охватывало беспокойство. Память больно стучалась в ее усыпленное сознание. И она делала над собой неимоверные усилия, чтобы припомнить то место, где бросилась под поезд… и где оставила ребенка.

«Подобрал ли ее кто-нибудь? Или она умерла?! Бедное мое дитя!» — думала несчастная мать, и ее глаза наполнялись горькими слезами, а сердце все более и более противилось великому врачевателю — времени. Вопреки логике и обстоятельствам, она никак не могла забыть дочурку и всего, что с ней произошло… Снова и снова вспоминала Анита все три попытки своего самоубийства, от которых ее спасало лишь провидение.

«Зачем?» — возникал в ее голове безумный вопрос, который она резко отгоняла прочь.

«Чего мне еще желать? У меня есть дети. Господь отобрал у меня родную дочь, но воздал сторицею, послав мужа, сына и дочь. Пусть у женщины нет украшений, муж — лучшее ее украшение», — размышляла она, тщетно стараясь уснуть лунными ночами, и лишь ненадолго забываясь тяжелым сном после ухода ночного светила.

Она вставала раньше всех, до восхода солнца, когда было еще прохладно, обессиленная бессонницей, и изо всех сил старалась, чтобы этого не заметили домочадцы. Она пила кофе, умывалась холодной водой и делала легкие упражнения. Берджу и дети заставали ее уже бодрой и свежей, когда она лучшим малабарским сандалом ставила себе на лоб тику — кастовый знак и украшение всякой индийской женщины, говорящий о том, что ее утренний туалет закончен.

— Мама! Мама! Что с тобой?! — испуганно закричал Бету. — Успокойся, мама! Мы с тобой!

— Ничего, ничего! — глухо ответила Анита, очнувшись от тяжелого сновидения и как-то странно вращая глазами. Она прижала детей к себе. Их сердца трепетали, переговариваясь друг с другом на языке, понятном только им одним.

Аните привиделось, будто кирпан, сверкнув в руке бандита, рассек Берджу голову.

— А где отец? — спросила она, немного успокоившись.

— Я здесь, Анита. Что с тобой? — он подошел и сел рядом.

— Берджу, нам надо поговорить. Вчера, по дороге в кинотеатр «Эрос», мы проезжали железнодорожный переезд. Это в том месте, где проспект Виктория переходит в Гарден-роуд.

— Да, там переезд и есть шлагбаум! — спокойно ответил ей муж.

— Скажи, Алака и Бету твои?..

— Анита, милая, давай поговорим об этом потом, — мягко перебил Берджу неприятный для него вопрос, — а сейчас надо спать! — минуту он постоял, как бы раздумывая, и, махнув рукой, сказал: — Хотя что скрывать? Пусть они сами скажут.

— Отец! — бойко отозвался Бету. — Ты нам родной, другого мы не знаем.

— Да, папа, ты наш отец! — прозвенел голосок Алаки.

— А ты наша родная мать! — хором воскликнули дети и прижались к Аните.

— Идиллия и только! — улыбнулся Берджу. — Как в лучших спектаклях средневековья!

— Дорогой! — обняла Анита мужа. — Чтобы между нами не было недомолвок, я хочу выяснить одну загадку, от которой все время мучаюсь.

— Пойдем, полюбуемся луной! Бахадур, ко мне! — скомандовал отец семейства. — А вы, дети, спать! — И супруги вышли во двор, залитый лунным светом.

Откуда-то доносились чарующие звуки флейты. Было очень жарко, и многие жители поселка спали на крышах своих домов.

— Ты был когда-нибудь в Матхуре, Берджу? — вдруг спросила Анита.

— Никогда не был, но мечтаю об этом.

— Давай поедем туда в день рождения Кришны и устроим большой спектакль всей нашей семьей?

— Конечно, милая, я согласен! Это будет в августе. Матхура — город Кришны — возлюбленного богинь и смертных женщин; Кришны-Леля, созывавшего пастушек на пляски и игры под луной звуками своей флейты; Кришны — мудрого правителя, вошедшего в «Махабхарату» в качестве одного из главных ее персонажей.

— О, Берджу! Ты у меня — великий знаток Индии и ее культуры! Ты — великий волшебник!

— И бедный комедиант! — вставил он.

Бахадур, положив голову на передние лапы, слушал мирный разговор своего великого хозяина и его помощницы, главной правительницы дома. С тех пор, как появилась эта женщина, желудок Бахадура никогда не испытывал лишений, отчего шерсть его теперь блестела, как парчовый халат раджи.

— Анита, отчего ты спросила меня о железнодорожном переезде на Гарден-роуд и о том, родные ли мне Бету и Алака? Разве между этим есть какая-то связь?

— Так они родные тебе? А кто их мать? Кто выносил их под сердцем своим? А?

— Видишь ли, — Берджу подошел к жене и взял ее за плечо, — Бету — подкидыш! Я жил один. Вернее, со мной были обезьянка-хануман и Бахадур и больше никого на свете. Я и сам рано остался сиротой. Однажды я шел по улице. Было темно, но в лунном свете я увидел младенца, который лежал на тротуаре, завернутый в пеленку. Я, не раздумывая, забрал его и стал растить и воспитывать. Ты была свидетельницей и того, как я хотел отдать ему чужим, но богатым людям ради его же блага! Но ты знаешь, что из этого вышло. Нет! Больше я никому не отдам моего мальчика! Может быть, ты задумала что-нибудь насчет Алаки? — встревожился он.