Наталья Калинина - Яд в крови

Москва настраивала на романтический лад — здесь было столько красивых улыбчивых девушек, и вечерами они все, словно нарочно дразня мужчин, выходили на улицы и бульвары. В Нью-Йорке по улицам главным образом ходили проститутки, нищие и чернокожие, красивые девушки предпочитали смотреть на мужчин из окон автомобилей.

Ночью он пил кофе и работал. Проснулся поздно, принял ванну и почему-то заспешил к консерватории. И вот теперь не знает, как быть… Ее, кажется, зовут Маша, если он не ослышался… Он не мог ослышаться. И она безумно влюблена в того красивого загорелого парня с умным и немного грустным взглядом темно-зеленых глаз.

Он сел на скамью возле памятника таким образом, чтобы видеть подъезд, из которого вчера вышла девушка. Он должен дождаться ее, хотя и не знает — зачем. Что он ей скажет? Она совсем ребенок — наивные глаза и ни тени кокетства. Во второй раз в жизни встречает он женщину, абсолютно лишенную кокетства. И снова в Москве. Совсем рядом от того места, где когда-то жила его богданка.

Маша вышла через полтора часа с каким-то парнем, но тут же с ним распрощалась, быстро перешла через дорогу и свернула в переулок. Анджей встал со скамьи не сразу, а когда девушка должна была вот-вот скрыться за углом кривого московского переулка.

Он устремился следом, внезапно испугавшись потерять ее навсегда. Он слышал стук ее каблучков по асфальту — в его ритме чудилось что-то давно знакомое, родное.

Его внесло потоком воздуха в распахнутые врата церкви. Это был православный храм. Маленьким мальчиком он ходил с отцом и матерью слушать воскресную мессу. С тех пор в церкви не был, если не считать ту часовню не то в Галиции, не то в Бессарабии, где вдруг упал на колени перед распятьем и разрыдался. Вера в Бога — прибежище для слабых — так считал Анджей Ковальский уже в ранней юности. У него был свой бог, которого он сотворил специально и только для себя из духа и материи всего прекрасного, что есть на свете. Материалом служило и тело женщины, и природа, и музыка, и литература, и его ощущение собственного «я» в этом мире — «я» влюбленного в себя эгоиста.

Он успел разлюбить себя. Это произошло не сразу. Он не знает толком — когда. И потерял вкус к жизни, к творчеству, к любви. Приехав в этот раз в Москву, ухватился, точно за спасительную соломинку, за воспоминания о минувшем. Но это были воспоминания, сдобренные изрядной долей иронии и даже цинизма.

Он знал, что циник не способен написать истинный шедевр на все времена, который все еще хотел написать он. Интуитивно понял чуть ли не сразу, что эта девушка может помочь ему излечиться от цинизма.

Она стояла на коленях перед большой иконой Богородицы с зажженной свечой в руке. Он любовался ею издали, не зная, что с ним творится, однако с ним явно что-то творилось, и это его очень взволновало. Он почувствовал в какой-то момент, как вдруг повлажнели глаза, и усмехнулся. Слезы циника похожи на серную кислоту, подумал он.

Девушка поднялась с колен и вышла из церкви, не оглядываясь, пошла в сторону улицы Горького. Он нагнал ее возле Дома композиторов, тихо окликнул по имени. Она обернулась, и он поразился мягкому сиянию больших темно-зеленых глаз.

— Извините, но мы, кажется, знакомы, — сказал он и слегка поклонился. — Вас зовут Маша, не так ли?

Он не без удовольствия во второй раз произнес это имя вслух.

— Да. — Она узнала его и улыбнулась, невольно вспомнив Яна и вчерашний счастливый день.

— Если разрешите, я вас немного провожу. Не бойтесь, я вовсе не собираюсь навязываться вам в поклонники. Просто мне хорошо рядом с вами.

— Пожалуйста, — сказала она и снова улыбнулась.

Он взял ее под руку, и она этому совсем не удивилась.

— Вы молились за своего… суженого. Кажется, это так называется по-русски? Что вы просили у девы Марии?

— Чтобы она хранила его. Я слышала, Богоматерь покровительствует тем, кто в море.

— Он моряк?

— Да. Только он не… — Маша собралась было объяснить этому странноватому, но очень симпатичному незнакомцу, что Ян ей не суженый, а родной брат, но в последний момент почему-то передумала. — Он завтра уходит в дальнее плаванье. Я теперь его не скоро увижу. — Она вздохнула.

Он слегка сжал ее локоть — ему вдруг стало искренне жаль эту девушку, надолго разлученную с возлюбленным.

— Давайте зайдем куда-нибудь и выпьем кофе, если, конечно, вы не боитесь показываться в общественных местах с иностранцем.

— Нет, не боюсь.

— Тогда пошли в «Националь». Там, по крайней мере, за нами будут наблюдать капитаны и майоры, а не всякая шан-тра-па. Я правильно произнес это смешное русское слово? — Анджей рассмеялся. Маше почудились знакомые интонации в его смехе, она нахмурила брови, что-то припоминая. Но ниточка, за которую она было ухватилась, оборвалась. — Наверное, мне пора представиться. Эндрю Смит, писатель, журналист, бездельник, состоятельный американец ну и так далее.

— Но почему вы так здорово говорите по-русски? Даже почти без акцента? — спросила Маша, пытливо вглядываясь в лицо Анджея.

— О, это долгая и грустная история. Быть может, когда-нибудь я расскажу вам ее. Или подарю роман, в котором пытаюсь ее описать. Love story [8] История любви ( англ .). , необычная своей обычностью и заурядностью. И тем не менее оказавшая влияние на всю мою дальнейшую судьбу. Боюсь только, у меня нет склонности к автобиографическому жанру, и вам придется читать между строк. Маша, Мария, — сказал он вслух и почему-то очень смутился. — Так зовут мою героиню. Я понял, что мне никуда не уйти от этого имени после того, как увидел вас.

Отныне, выходя из подъезда консерватории, Маша всегда искала его глазами и сразу находила. Он поднимался ей навстречу, они бродили переулками, потом заходили куда-нибудь выпить кофе.

Они давно перешли на «ты», часто говорили по-английски, причем это получалось непроизвольно — случалось, то либо иное понятие легче было выразить по-английски. Темой их разговоров почти всегда было искусство и прежде всего музыка. У них оказались очень похожие вкусы и привязанности, хотя разница в возрасте придавала им различные оттенки, и это тоже было интересно обоим. Своей личной жизни Маша в разговоре не касалась — рассказывать об отношениях с Димой было неинтересно, да и смысла в этом не было никакого. Она сказала, что у нее есть муж и сын, и призналась не без смущения, что с недавних пор первое место в ее жизни занимает не семья, а ее пение.

— Это говорит о том, что тебе суждено достичь больших успехов на поприще искусства, зато в жизни ты останешься неприкаянной, — сказал Анджей. — Середины не бывает. Ни один даже самый тонкий и любящий мужчина не захочет смириться с тем, что его любимая женщина не отдает ему себя целиком. Увы, мы неизлечимые эгоисты.