Гарольд Роббинс - Соблазнитель душ

Пастырь молча смотрел на него.

— Если ты действительно хочешь выйти из игры, Пастырь, почему просто не отойти в сторону, сдав им все дела? Дело же идет именно к этому. Они хотят избавиться от тебя и подмять церковь под себя.

Пастырь повернулся к Беверли.

— Ты тоже так думаешь?

Поколебавшись, Беверли кивнула:

— Вероятность этого очень велика.

Пастырь вновь посмотрел на Джо.

— И что бы ты предпринял?

— Послал бы их к чертовой матери. Сказал бы им, что это моя церковь, я построил ее и она останется у меня.

Пастырь покачал головой.

— Это не моя церковь, она не принадлежит никому из людей. Это церковь Бога.

— У Бога не было бы этой церкви, если бы ты не построил ее для Него, — возразил Джо.

— Бог создал эту церковь до того, как родился любой из нас, и она останется у Него и после нашей смерти. Я лишь выполнял Его волю.

— Только не говори мне, что Божья воля состоит в передаче Его церкви этим жадным до денег, рвущимся к власти филистимлянам, — с жаром воскликнул Джо.

— Я ничего такого тебе не говорю, — улыбаясь, ответил Пастырь, — но, прежде чем судить их, подумай, не виновны ли мы в тех грехах, что приписываем им. — Он глубоко вздохнул. — У меня такое ощущение, что основное время мы уделяем сбору земных благ, хотя надобно собирать души.

— В этом мире ничего не сделаешь без денег, — возразил Джо. — Ты ведь знаешь, сколь дорого обходится служение Господу. — Он глянул на Беверли, вновь на Пастора. — Может, ты и забыл, как оно было без денег, но мы — нет. Помнишь, как нас выгнали из Лос-Олтоса? Помнишь, мы даже не могли оплатить счета, путешествуя по стране, и так часто оставались голодными, чтобы заплатить людям, работавшим у нас? Помнишь, сколько раз мы оказывались без гроша в кармане и спасала нас только Беверли, доставая деньги из чулка?

Пастырь кивнул.

— Я помню. И всегда буду помнить, что я в неоплатном долгу перед вами. Такое не забывается. Но тогда было одно время, а сейчас — другое. Я также помню, что Джейк Рэндл дал деньги на строительство Черчленда и всего остального. И какими бы ни были его мотивы, именно Бог захотел, чтобы наши пути пересеклись.

— Мы всегда знали его мотивы. Он жаждал власти, и теперь готов захватить ее. Потому-то и появились эти новые директора. Они будут плясать под его дудку, как дрессированные собачки.

— Я не готов судить кого-либо. Пути Господни неисповедимы. Может, они лучше меня готовы к тому, чтобы вести Его дело. Если так, я буду счастлив переложить на них свои обязанности.

— А если окажется, что они служат кесарю, а не Богу? — спросил Джо.

— Тогда придется с ними разбираться.

— Не запоздаешь ли ты?

— Ты входишь в состав комитета. И будешь знать об их планах.

Джо покачал головой.

— Я буду знать лишь то, что они сочтут нужным мне сказать. Я всего лишь ниггер Даниил в клетке с белыми львами.

— Выступив по национальному телевидению, ты уже не будешь просто ниггером. Я слышал, как ты читаешь проповедь. Они — нет. Ты положишь их на обе лопатки. Одна передача — и они будут мяукать у твоих ног.

— Не обольщайся, — мрачно возразил Джо. — Я знаю, как старик относится к ниггерам. Он терпит меня лишь потому, что я приношу деньги. А вот к эфиру он меня близко не подпустит.

Пастырь улыбнулся.

— Ты неправ. Он не сможет остановить тебя.

Джо скептически хмыкнул.

— Это еще почему?

— Ты же слышал, что я сказал им в конце заседания. Я собираюсь представить вас всех нашей телеаудитории в течение ближайших недель. Я, правда, не уточнил, что начну с тебя и аккурат в это воскресенье. Говорю об этом только тебе, и не скажу никому больше. Даже режиссеру передачи. То есть они ничего не узнают, пока ты не выйдешь в эфир.

Джо широко улыбнулся. Хлопнул себя по колену, расхохотался.

— Уж кому-кому, а мне-то следовало верить в тебя.

— Лучше верить в Бога, чем в слабых и глупых мужчин, — Пастырь поднялся, подошел к окну, выглянул наружу. Затем повернулся и посмотрел на Джо и Беверли. — Кроме того, мне надоела тайная война старика. Пора ему узнать, что теперь, принимая решение, я буду руководствоваться только Божьей выгодой, разумеется, как я ее понимаю. А если это ему не понравится, пусть в открытую и объявит об этом.

— Его голыми руками не возьмешь. Он будет сопротивляться. И ты, возможно, проиграешь.

Пастырь медленно кивнул.

— Я могу проиграть. Бог — никогда.

— Все кончено, — по тону Джейн чувствовалось, что решение принято и обжалованию не подлежит. — Я много думала о нас. Ничего не получится. Мне это абсолютно ясно.

Пастырь сидел на диване напротив нее.

— Ты же знаешь, какие у нас изменения. Теперь мы сможем проводить вместе больше времени. У меня осталась только одна передача в месяц.

Она долго смотрела на него, потом поднесла к губам бокал белого вина.

— Ты не понимаешь, Пастырь. Дело не только в этом. Наверное, я не гожусь в жены священнику. Я никогда не принимала ограничений, которых от меня требовали. В Черчленде я не чувствовала себя свободной. Мне казалось, что я живу в аквариуме. Делать нечего, только плавай взад-вперед.

— Не так уж там и плохо.

— Для тебя возможно. Ты с головой в работе. Куда-то ездишь, где-то бываешь. Люди обращают внимание на тебя, на твои дела. Я там лишняя. Мне ничего не остается, как сидеть дома и ждать, пока ты придешь и ляжешь спать.

Пастырь молчал.

— Я намерена купить здесь дом. Как только мы устроимся и дети начнут учиться, я пойду работать. Я знаю, что могу принести немало пользы. И не хочу, чтобы мои мозги превращались в желе.

— Ты будешь работать у отца? — спросил он.

— Нет. Мне надоели его попытки устраивать мою жизнь. Найти работу мне труда не составит. Специалист я хороший.

— Это точно.

Она вновь отпила вина.

— Я ему все это объяснила, и он не стал спорить. Лишь попросил меня об одном.

— О чем?

— Не подавать на развод. Сказал, что церкви сейчас нелегко и развод может причинить серьезные неприятности, — Джейн помолчала. — Ты того же мнения?

— Я не хочу развода, но по другой причине. Церковь достаточно сильна, и проблемы ее членов, священнослужителей или мирян, не приведут к ее гибели. Я не хочу развода, потому что не люблю признавать собственные неудачи.

— Но мы потерпели неудачу, — тяжело вздохнула Джейн. — Не создали семью, не получилось и совместной жизни. Мы зачали детей, жили в одном доме. Но настраивались на одну волну лишь когда трахались, накурившись «травки». В остальном мы жили в разных мирах. Твой мир не соприкасался с моим, в твоем мире меня не существовало.

Пастырь достал сигарету из пачки, что лежала на разделяющем их кофейном столике, закурил.

— Извини меня.

— Тебе не за что извиняться. Ты не лгал мне. Ты сразу посоветовал мне избавиться от ребенка. Именно я настояла на свадьбе. Ты никогда не говорил, что любишь меня, да и не чувствовала я твоей влюбленности.