Владимир Корн - Счастливчик Леонард

– Э‑э‑э! Лео, ты чего?! – возмутился тот. – Ты что, предать меня решил?

– Ты же пожелал карьеру в армии сделать. Главное, смотри, на засаду не нарвись! Иначе без рук, без ног останешься, – не выдержал я.

И сразу же пожалел об этом. Вдруг обитателям сарая вновь придет желание выслушать эту песню, и тогда я точно выть начну.

Тут за углом послышались чьи‑то шаги, и мне срочно пришлось ретироваться на крышу. Стражники решили обход сделать? Но нет – новоявленным мастерам меча или пики кто‑то из доброхотов принес следующую партию вина. Рекруты не забыли поделиться им со стражей, и вскоре пьянка достигла апогея.

Гонцы за вином пили с одной стороны сарая, стража – с другой, а будущие доблестные воины короля Сагании – внутри его. Ждать, пока они угомонятся, пришлось полночи. От скуки я рассматривал звездное небо, вспоминая названия созвездий и придумывая им новые. Даже немного вздремнуть успел. Угомонились они уже перед рассветом, когда ночная мгла начала сереть.

Тогда‑то мне и пришла пора действовать. Первым делом я выудил ключи от замка из кармана стражника. Оба они, прислонившись друг к другу спиной, давно уже спали. Дальше все пошло куда сложнее: найти в темноте сарая Головешку оказалось задачей сложной – сена там хватало, и потому пользоваться огнем было нельзя. Благо на улице значительно посветлело, и я поступил таким образом. Определив по весу, что данный человек Головешкой быть не может (вес Теодора я на всю жизнь запомнил еще в ущелье Злых Духов, когда нес его на себе несколько дней), волок тело в угол. Если вес казался мне более‑менее подходящим, шел с ним к распахнутой двери, где света было больше.

«Хилый нынче новобранец пошел!» – кривился я, подтаскивая к ней то ли восьмое, то ли девятое тело.

Наконец отыскался и Теодор Модестайн. Дальше оставались совсем уж мелочи: запереть дверь, вложить ключи в карман стражника, взвалить Головешку на плечо, перемахнуть через забор и скрыться в густом как сметана утреннем тумане.

– Что‑то ты долго! Тебя только за смертью посылать! – встретила меня Клер. – Ты куда на всю ночь пропал? И перегаром от тебя издалека несет. Вот и отправляй тебя одного! Знала бы, сама с тобой пошла.

Еще бы перегаром не тянуло, если у меня на плече оставался Тед. Я пока его донес, шею едва не свернул, отворачиваясь.

– Лео, – громко икнув, поднял голову Головешка, – ты все‑таки меня не предал!

И бессильно уронил ее обратно.

Глава 20

Буквально в тот же день мы встретились с энклартами. Есть такие больные на голову люди, которых Клер называет сектантами, Головешка и Блез – придурками, а Гаспар, к моему вящему изумлению, не ведал о них вообще.

Наутро после освобождения несостоявшегося ветерана сагано‑дамарской войны Головешку ожидало жуткое похмелье. Всем своим видом он удивительно походил на вытащенную из воды рыбу. Тот же широко открытый рот и совершенно бессмысленные глаза: «Где я? Что со мной?» Еще его мучило то, что называют похмельем моральным, поскольку остался он без единого медяка. Слышал я, сидючи ночью на крыше, как тот щедро раздаривает деньги: мол, для настоящего охотника они – ничто, пыль под ногами! Взывать к его благоразумию даже пытаться не стал, ибо занятие бесполезное.

В общем, в то утро Головешка выглядел олицетворением того, каким, по убеждению Гаспара, и является типичный охотник за сокровищами Прежних. В чем‑то Гаспар все же прав: ну не любим мы, когда у нас задерживаются деньги.

Сколько раз у меня самого так было: заходишь в какой‑нибудь кабак и еще с порога заявляешь: «Всем выпивку за мой счет. Да чтобы лучшую из того, что имеется!» Садишься за стол и слушаешь, как перешептываются за спиной люди:

– А кто это?

– Ты действительно его не знаешь? Ну ты даешь! Это же сам Счастливчик Леонард!

– Да ты что! Неужто он сам?!

– Самый что ни на есть! Повезло, что он именно сюда решил заглянуть: прячь свой кошель подальше – сегодня он тебе уже не понадобится!

Давно это было, с той поры не меньше двух лет прошло. Потом я взялся за ум и принялся откладывать на покупку дома.

С тех пор как в моей жизни появилась Клер, я практически не пью. Так, пару кружек пива в жаркий день. Или стаканчик‑другой вина перед сном, чтобы не мучил навязчивый кошмар о том, как меня завалило в подземелье. Тот случай, когда я больше недели в нем провел, без всякой надежды на спасение. Удивительно, но если ночью мы вдвоем с Клер – хоть бы раз вся эта жуть приснилась! Уже по одному этому поводу мне следует на ней жениться. Не высыпаешься в любом случае, но по крайней мере кошмаров нет. Правда, деньги и теперь не держатся: все‑таки тяжкий труд – быть господином в Сагании!

Головешка ждал чуда. Что за поворотом дороги вдруг откроется вид на придорожную харчевню, где продают холодное, свежее, щиплющее язык пиво. Или навстречу попадется обоз, чьи телеги заставлены бочками с ним. Он верил в него настолько, что приготовил почти ведерный кувшин, заодно подогнав к нему пробку со спиралью от фляжки, чтобы пиво даже не вздумало нагреться, пока Тед полностью с ним не покончит. А еще он занял у меня денег на его покупку. Зря, конечно: глядя на его страдальческий вид, я ему купил бы его и сам.

Головешке пришлось туго вдвойне, когда Клер принялась читать ему нотации.

«Человек с такой пагубной привычкой, – выговаривала она, – не может быть полноценным членом общества. Ему необходимо остепениться, взяться за ум, подумать о будущем…» и так далее, и тому подобное. Глядя на нее, я размышлял, что, когда на ней женюсь, пить придется бросить поневоле.

В полдень, когда жара стала совсем уж удручающей, мы остановились перекусить у весело журчащего родника посреди тенистой дубравы. От еды Теодор категорически отказался. Вместо этого он улегся у самого родника, время от времени окуная в него голову. Затем к нему подошла Клер.

– Головешка, – сказала она, – выпей‑ка эту микстурку, и тебе сразу полегчает.

– Точно полегчает? – усомнился тот, заглядывая внутрь кружки, наполовину заполненной каким‑то темным варевом. Еще теплым, поскольку Клер только что его приготовила. – Пахнет как‑то непонятно, я бы даже сказал – гадостно.

– Точно, Головешка. Пей, не сомневайся.

И тот выпил. Постоял со все еще недоверчивым выражением лица, затем неожиданно заявил:

– Поесть мне оставили? Или все подмели? – И обращаясь уже к девушке: – Спасибо, Клер! Я бы тебя даже поцеловал от радости, но, боюсь, Лео мне все ребра пересчитает.

Буквально на глазах его бледно‑зеленое с налетом какой‑то желтизны лицо разом вдруг порозовело. Глаза у Теодора заблестели, а сам он начал выглядеть человеком, пышущим здоровьем, которому неведом вкус ни пива, ни вина, ни рома.