Дарья Светлова - По дороге с облаками

Были, конечно, и неприятные моменты. Однажды Дашку, не хотевшую есть в столовой чуть теплую манную кашу и отправившую содержимое тарелки в мусорное ведро, поймала директриса. «Ты почему не ешь?» – грозно спросила она, ухватив первоклассницу за руку. Дашка испугалась. Любимой учительницы рядом не было; Дашка оказалась один на один со строгой женщиной в очках, которая, тряхнув Дашку снова, повторила: «Я тебя спрашиваю, ты почему кашу не ешь». Анну Петровну в школе боялись. Неизменным черным костюмом, очками, волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке директриса наводила ужас даже на самого отпетого хулигана-десятиклассника. Заслышав ее голос в коридоре, хотелось одернуть форму, поправить волосы, судорожно проверить, не забыла ли ты снять сережки и соответствует ли школьным правилам твоя сменная обувь. Имидж суровой директрисы подкреплялся учителями, которым было удобно иметь надежное средство для усмирения школьников. При любом удобном случае они грозили: «Будешь плохо себя вести – я тебя к директору отведу, она тебя из школы исключит».

Все это в одно мгновение промелькнуло в Дашкиной голове. «Меня исключат из школы! Что со мной будет? Я никогда не увижу Леру Ивановну, не буду петь в хоре и…» У нее предательски задрожали коленки, а на глазах показались слезы. «Я не люблю такую кашу», – проговорила она. «А какую ты любишь?» – спросила, смягчаясь, директриса, удовлетворенная результатом своего педагогического воздействия. Дашка огляделась. По направлению к ним шли две учительницы. Девочка с мольбой посмотрела на одну из них, но учительницы при виде директрисы смолкли и прошмыгнули мимо. «Гречневую», – найдя в себе силы, сквозь слезы ответила Дашка. В первый раз она встретилась с трудностями жизни один на один – рядом не было ни папы, ни мамы, ни Леры Ивановны; и она сразу поняла и усвоила простой урок – если сама за себя не постоит, никто другой на помощь не придет – и не важно в какой ситуации, будь то каша, директор или хулиганы на улице. «Да, гречневую», – повторила она чуть громче и шмыгнула носом. Железная хватка директрисы ослабла. «Ладно, беги, догоняй свой класс». На ходу утирая слезы, Дашка бросилась вон из столовой.

«Вроде бы подъезжаем», – объявил Сокольский. Автобус остановился. Посреди поля стоял длинный одноэтажный барак с плоской крышей, покрытой темно-серым шифером. Рядом с ним столовая, туалет из пяти деревянных кабинок над ямами, вырытыми в земле, и умывальник – облезлые краны с холодной водой над бетонным корытом. Чуть в отдалении баня – небольшой домик с затемненными квадратными окошками и резной светло-коричневой деревянной дверью. Еще дальше – покосившийся магазинчик. И все. Больше ничего не было. Вокруг этих жалких немногочисленных построек простиралось не то поле, не то степь, одним словом – земля, на которой что-то росло без видимого порядка.

Дашка зашла в барак, специально построенный, чтобы раз в год принимать коллектив советских школьников. Вдоль проходил широкий коридор, по обе стороны находились двери в комнаты. Полдня ушло на то, чтобы собрать и выбросить мусор, отмыть окна и вымести паутину из углов. Парни-старшеклассники притащили семь железных кроватей и сыроватые матрасы с подушками. В соседней комнате выдали комплект постельного белья и по два верблюжьих одеяла – новое светло-синее и потертое рыже-коричневое. Комната стала пригодной для житья, и Дашка немножко повеселела. «Так, —раздался голос в коридоре. – В сельпо водяра дешевая. Надо затариться. Быро, баран, быро, как пионер-герой. Одна нога здесь, другая там», «Почему я? Как что, так сразу баран, кроме барана что, никто пить не будет?» – заныл кто-то в ответ. «Что?» – послышался глухой звук удара. За ним обиженный возглас: «Больно же». И шаги направились к выходу.

В пионеры принимали в третьем классе. Поголовная принадлежность детей к пионерской организации давала отличную возможность их контроля и увеличивало силу давления на неокрепшие души. Если ты разбил окно будучи октябренком, тебя отругает учительница, вызовет в школу родителей и заставит их за разбитое окно заплатить. Но, если ты на беду свою оказался пионером, – будь готов, что тебя не только отругают, но и проработают на пионерском собрании такие же дети как и ты, но окон не разбивавшие, тетрадок не рвавшие, и одноклассника Прохнова по голове портфелем не бившие. Фотографию твою поместят в стенгазету, и школа узнает, какой ты плохой пионер и недостойный член нашего общества.

Октябрятами становились все сразу, но в пионеры принимали постепенно – сначала самых достойных, которых отбирала учительница, а потом тех, кто похуже. Это был один из способов мотивирования школьников. Считалось, желая стать пионерами, дети будут лучше учиться и лучше, то есть послушнее, себя вести. Поэтому атрибутика пионерской жизни всячески пропагандировалась – и особенная пионерская форма, и веселая и событийная пионерская жизнь. Самое главное, став пионером, ты получал шанс попасть в международный пионерский лагерь «Артек». Дашка очень хотела стать пионеркой и поэтому в предвкушении столь важного для нее события ужасно волновалась.

Дашкино желание было вызвано не столько рассказами о интересной пионерской жизни, сколько Дашка завидовала старшеклассникам, которые носили на груди красные галстуки и значки с изображением трех языков пламени и портрета того же мальчика, но теперь уже лысоватого и постаревшего. Дашке удалось примерить такой галстук, забытый в их классе вожатой. Ей очень понравилось, как красный галстук смотрелся на темно-коричневой школьной форме. Галстук был знаком отличия – я лучше всех, и это сразу можно заметить. Дашке нравилось быть первой. Она лучше всех училась, много читала, и учительница иногда просила ее помочь проверить контрольные работы. В классе Дашка была популярна – ее выбрали командиром октябрятского отряда, а в подаренной мальчиками на восьмое марта открытке были слова: «Желаем тебе всегда и во всем быть первой». Дома Дашкино желание «быть впереди» всячески поощрялось и поддерживалось, особенно отцом – он очень гордился успехами своей старшей дочери.

Как назло, перед выборами в пионеры Дашка заболела. «Позвони Лер Иванне в школу и узнай, выбрали ли меня», – каждый день просила она отца. «Ведь надо будет пионерскую форму купить. И „Торжественное обещание“ выучить», – у Дашки не было сомнений, что она должна стать пионеркой в числе первых. Так и случилось. В Музее революции, в одной из комнат, где находился бюст того же мальчика, но совсем старого и лысого, Дашка старательно проговорила текст «Торжественного обещания» вслед за старшей пионервожатой: «Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю». Наконец ей повязали галстук. Дашка гордо стояла в новенькой пионерской форме: белой блузке и синей юбке – и старалась не смотреть в сторону отца, подглядывавшего вместе с остальными родителями из-за двери.