Юрий Окунев - Навсегда [книга лирики]

Порыв к содружеству и жажда.
Чертами Грузии отмечен,
Нет, ты сближаешься не с каждым,
Хотя и всем спешишь навстречу.

Твой выбор строг. Но денно, нощно,
Ты рад с душою чистой слиться.
Ты не всеядный, ты всеобщный,
Космический грузин — Квливидзе.

Москвич и мой знакомец давний,
Я рад тебя постигнуть внове.
Я нашей встрече рад в преславном,
В пресветлом городе Тамбове.

Мы вверх карабкались, и на предгорье
Вдруг зрение приобретало слух.
Когда мы вниз взглянули на Иори,
Нам глубина перехватила дух.

И как-то сразу потеряли цену
Восторги, обветшалые слова.
Здесь не спешат века.
Здесь все степенно
И просто все: и камни и трава.

Заносчивость в былое уходила.
Иначе понималась высота.
Мы прочитали надпись: «Сосадило» —
О, как земная истина проста!

Ведь это значит — «место для обеда»,
Здесь будничное отыскало высь.
Не только хлеба — мудрости отведай,
Мол, путник, не спеши, остановись.

Слова и чувства требуют отбора,
Ведь ради насыщения души
Тебе подняться предстоит в Гомборы,
А потому, мой друг, не мельтеши.

Подумай, научиться здесь не поздно
Не только лишь собою дорожить.
Здесь людям служат родники и звезды,
Попробуй-ка по их примеру жить.

Нет, истины простые не стареют,
И как на них ни смотрим свысока,—
Не будет дела на земле мудрее,
Чем воду брать в кувшин из родника.

Не знаю, сколько проживу на свете я,
Но постигать заветное, простое,
Коль в прилежаньи я хоть что-то стою,—
Возьми меня в ученики, Кахетия.

Есть один знакомый у меня.
Бывший летчик.
Если что случится,
И беда, как гром средь бела дня, —
Говорит: «Сюда бы Берелидзе».
Если кто-то подвиг совершил,
Вмиг знакомец мой возвеселится:
«Во дает! — воскликнет от души.—
Ну, силен!
Почти, как Берелидзе!»
Удаль, риск заметив — сам не свой,
Как же тут восторгу не излиться:
Все оттенки хватки фронтовой,
Все сольется в слове «Берелидзе».
Все порывы лишь ему вдогон,
Память от него не отрешится.
— Я ведомый, а ведущий он,
Он хозяин неба — Берелидзе.
Я ведомый, но не удалось
Взять меня обманом и испугом.
Не зевай, тут все не на авось.
В небе выручали мы
друг друга.
Гость непрошеный — фашистский ас,
Хоть храбрец, а все же убоится,
Нет, не увернется он от нас:
Получай «привет» от Берелидзе!
Сколько лет прошло!
Но с каждым днем
Чаще говорит о побратиме.
И уже в сознании моем
Это не фамилия, не имя,
Этот символ лучшего всего
В боевом испытан самолете.
Это в душах прочно залегло,
Ничего надежней не найдете.
Побратались русский и грузин.
Никогда вам не разъединиться.
Путь у вас в грядущее один.
Стих мой —
тост во имя Берелидзе.

Не прорицатель, не оракул,
Не тамада, что жив в веках:
Гость — македонец Симон Дракул
Поднялся с чашею в руках.

Он чтил грузинское застолье —
Ту широту, что без границ.
Но озорство и своеволье
Грозили нам из-под ресниц.

Не то, чтобы ввязаться в драку,
Но, спор затеяв, плачь не плачь,
Был неуступчив Симон Дракул,
Задира, великан, силач.

Сказал ученым и поэтам,
Сидящим с важностью вокруг,
Что ни совета, ни ответа
Не ждет от докторов наук.

Что предпочтет всегда он дома,
Да и от родины вдали,
Изысканному, неземному
Простые запахи земли.

Что нас он уверять не станет,
Что все мы в сердце навсегда…
…А вот грузинские крестьяне —
Навеки, а не на года…

Все помнит: как спокойны руки,
По-доброму насмешлив взгляд:
— Не мудрецы для них мы — внуки.
И им не жалко… пусть шалят.

Их трудолюбье вековое,
Терпенье — им не зря дано.
Известно что-то им такое,
Что нам неведомо, темно.

Их — близких для земли — не сгубишь
Ничем. Они сильнее нас.
Вот с дружеским недружелюбьем
С меня не сводит Симон глаз.

В меня прицеливаясь стоя,
Вдруг крикнул: — Ты не хулиган!..
Ну, вот скажи мне, что ты стоишь?
Босым ты бегал по лугам?..

Умел без повода и страха
Полезть, коль надо, на рожон?..
Ты не охотник, и не пахарь.
Обманщик! Пьешь и пьешь боржом!..

А Драгица — жена — с опаской
Сигналы мужу подает:
Мол, здесь банкет, а он неласков,
Да и боржом совсем не пьет…

Не надо, Драгица, не надо!
Воинственный уместен пыл.
Ведь искренность таким зарядом
Банкет наш превратила в пир.

Он яростен? Так что ж такого?
Обиды — детская игра.
В нем прямота мастерового,
Вся эта грубость от добра.

Кто буйство красок с пира сманит?
Кто в рог дерзанья не трубил?
Был осторожным Пиросмани?
А тихим Леонидзе был?

Где Грузия — там чувства на кон!
Сердца и горы — все размах!..
Гость — македонец Симон Дракул
Пирует с чашею в руках!..

Когда-нибудь скажут,
что от старости
себя я не спас,
Не зная,
что с юностью
в вечном союзе я
Есть у меня
неприкосновенный запас —
Грузия!

Если задор
над стихом моим
не властелин,
Если я сник от бессилья,
Знаю,
где в дар получу не костыли —
крылья!..

Знаю,
где людям важнее
прихода невест
Новых строк появленье.
Знаю,
где, слушая стих,
поднимаются с мест
от удивленья.

Знаю,
где даже и в грозы,
и в дождь проливной,
Даже когда старикам
померещится конец света,
Все же дойдут,
доберутся любою ценой,
чтобы услышать поэта.
Знаю, где женщину встретив —
готовься, держись:
Взгляд мимолетный…
И прошлое все обмельчало!..
Знаю,
где вся начинается жизнь
только сначала!

Давность, давность. Ну, что она значит?..
Это горе на вечной тропе.
Неизвестная девушка плачет
В изумленно-безмолвной толпе.

Пушкин умер! — сказали впервые.
Голос дрогнул, осекся, замолк.
Пали слезы ее горевые
На простой, домотканный платок.

И с тех пор свое горе не прячет,
Каждый раз, те услышав слова,
Неизвестная девушка плачет,
В безутешности вечной права.

Каждый год этот час наступает…
И едва лишь напомнят о том,
Не стыдясь, свои слезы глотает
Пересохшим, немеющим ртом.

Век тридцатый. Но все не иначе,
Та знобящая боль не стара:
Неизвестная девушка плачет
Так, как будто он умер вчера.