Тудора Аргези - Лирика

Закончу книжку я, собрав
В нее росу с душистых трав,
Вечерней рощи позолоту…
Еще найти хотел бы что-то,
Какой-то зов без всяких слов,
Витающий неуловимо,
Как смутный сон, как струйка дыма…

Весной картошки кожа
На трут сухой похожа…
С подземной тьмой, с червями,
С личинками, с кротами
Всю зиму в мерзлой глуби
Ждал срока каждый клубень.
Гляди! Соски картошки,
Как у брюхатой кошки.
Картошка-роженица
Готова разродиться!
Коснулась ее, пролетая,
Небес благодать святая,
Дух девственный, невинный
Весной проникает в глубины,
Снисходит с выси горней
На клубни и на корни,
Бог дарит милость эту
Картофелю и самоцвету.
И напитал Предвечный
Картошку влагой млечной,
Чтоб жизненная сила
Детенышей ее вскормила.

Мое сердце — дожди и дороги,
Пыль, что овцы подняли в тревоге,
Тень деревьев, столбы межевые,
Виноградников лозы кривые,
Дым над крышами, ласковый воздух,
Лай собак, и зола на бороздах,
И стада, и покосы без края,
И ворон торопливая стая,
И буйвол могучий, что, встав неохотно
Из грязи болотной,
Угрюмо глядит в пустоту.

Мое сердце трепещет в бреду
Младенца, стучит в его ручках горячих,
В ножках сведенных, в глазках незрячих,
В туче мух налетевших, в жужжанье ее —
Сердце мое.
У меня нет пруда,
Где прозрачна вода,
На лугах моих, солнцем сожженных, стада
Лишь золу и молитвы находят всегда.
Новых рек я ищу, но пока их не вижу
И хлебаю, как борщ, ядовитую жижу
Вязкой тины…

Но сердце, за стаей летя журавлиной,
Вонзается в небо стрелой темно-синей
И возле могил позабытых, в пустыне
Трепещет на пилах колючек кривых…
Сердце мое — и в мышах полевых,
И в шмеле, и в осе.

Только песни совсем
Неудачны, едва
Слышны вздохи-слова,
Крылья виснут, рука замедляет движенье,—
Тяжек времени груз — дни, часы и
мгновенья…

Ты сделаться хочешь землею моей,
С густым виноградником, ширью полей,
С прудами, оврагами, рощей сосновой?

Мыча, молоко принесут нам коровы,
Столпятся у наших ворот на закате,
У синих цветов и у белых акаций.

А ласточки будут играть и резвиться
С гурьбой поросят и с домашнею птицей…

Цыплята проворно
Сочтут золотые ячменные зерна
И будут ловить комаров…

А клены раскинут приветливый кров.
Раздастся отчетливый крик петушиный.

Цветов наберем мы большие корзины.
Из прутьев ракиты с тобою вдвоем
Тогда мы приданое наше сплетем.

Из шерсти мы сделаем тут
Котятам приют.

Ты хочешь ли стать моим садом, в котором
Трава словно бархат за темным забором?

Стань поляной моей, на которой
Незабудок узоры.
Я же сделаюсь тихим и белым волом,
Съем тебя и жевать не устану потом
Светлой ночью весенней,
Преклонясь на колени.
А в ярме твоих рук
Я б на небо взошел, где так пусто вокруг.

Мы достигли бы лунных ущелий,
Мы бы все на луне разглядели,
И, поля меловые вспахав,
Мы бы много посеяли трав.

Вот рога мои подняты ввысь:
Ляг на них и в ярмо превратись,—
Пред тобою, моя госпожа,
Бык суровый склонился, дрожа…

Зеленые ящерицы сквозь камыш
Глядят на тебя и на берег отлогий,
А ты, их сестричка, и шьешь и кроишь,
В ручей опустив загорелые ноги.

И змейки к тебе устремились гурьбой.
Как празднуют звери наш месяц медовый,
Как ласково смотрят, любуясь тобой,
Ягнята, коровы…

Конюшням, сараям, прудам покажу,
Тенистому саду с узором дорожек —
Тебя, их владычицу и госпожу…
Пока же с тобой познакомится ежик.

Плоть от плоти родной земли,
Дал ты людям, что взять смогли,—
Комья пашен, бугры могил…
Хлеб давал и водой поил,
А потом все отнял опять,
Чтоб колючий сорняк питать,
Чтобы в стебле высоком
Дух смешался с бездушным соком.

Ты вбираешь в себя без конца
Их сердца.
Погружаясь в молчанье твое,
Улеглись они, как белье:
Там повязки, косынки, платок,
Тот, что скроен наискосок.

Между ними — платок квадратный,
Лишь к нему не пристали пятна,

Но и он растает, как иней…
И останется — горстка полыни,
Запах затхлости горьковатый,
Листья мяты…

Предки без облика и без плоти,
Вы — как ветер, как запах, живете.

Ласковый морозный час
Светом опьяняет нас.
Им сегодня озарен
Человек и старый клен.

Золотилась тут луна,
С ветки свесилась она.
Изморозь одела иву
Тканью, вытканной лениво.
Сорняки
В седой пыли
Лапотки
Из лент сплели…

Под моею крышей гомон воробьиный.
Ладят воробьи для птенцов перины.
Нашей старой кошке холода с руки —
Вяжет на досуге новые носки.
И, мурлыча тихо,
Соткала франтиха,
Добрая хозяйка,
Новую фуфайку.

А мороз, рисунком славясь,
Вьет узоры всем на зависть.
Замерцали ветви, льдинки,
И сосульки, и травинки.

Цвесть уже не время руте:
Стебли — ледяные прутья.
А вчера вода-колдунья
Нацепила в новолунье
Бус алмазные потоки
На трубу и водостоки.

Липкую улитку сном
Оковало под окном.
И она, как будто пряха,
Из бог весть какого праха,
Завиток за завитком,
Туфельку сплела молчком,
В ней
Замуровалась на год
От грядущих дней
И тягот.

Ручейки в осколках колких,
Воздух — точно острый нож.
Вся в колючках, вся в иголках,
Ежится земля, как еж.

Вот на камне, у избушки,
Человек жует краюшку,
А с березки воробей
Доли требует своей.
Эта маленькая птица
Брать с ладошки не боится.

Ну, а если вдруг случится,
Что платочек загрязнится
Или чепчик у нее,—
У плутовки хватит прыти
Сполоснуть их в том корыте,
Где стирает мать белье.

Эй, воробышек бедовый,
Загляни-ка на два слова!
Прожил год у нас — и что ж:
Спал в тепле, стирал, обедал
И задатка даже не дал!
Постыдился бы! Хорош!

Только чем платить пичуге
За постель и за услуги?
Подтвердит вам целый свет,
Что под самой крышей вечно
В долг живет она беспечно,
А в кармане — гроша нет!..