Грегуар Шамаю - Теория дрона

Но может ли вооруженное насилие обходиться без своей дозы героического «моралина»?

Отлучить от него непросто. Решение состоит в том, чтобы отказаться от самой сути, сохранив производимый им эффект.

То есть использовать те же слова, изменив их смысл.

В сентябре 2012 года Пентагон изучал возможность награждения медалями операторов дронов 251. Проблема была в том, чтобы понять, за что они могут ее получить, с учетом того, что награды, по идее, вручаются за отвагу в бою. Но что в конце концов подразумевается под отвагой? Все зависит от того определения, которое мы ей даем. Зададим этот вопрос современным Лахетам и Никиям.

Полковник Эрик Метьюсен, пилот дрона на пенсии, предложил собственное определение этого понятия: «Для меня отвага отнюдь не означает, что вы рискуете своей жизнью. Отвага состоит в том, чтобы поступать справедливо. Отвага связана с вашей мотивацией и целями, которые вы преследуете.

Она означает поступать справедливо по справедливым причинам. Вот что такое отвага для меня» 252. Самое мягкое, что можно сказать по поводу этого «определения», одновременно беспредметного, тавтологического, сводимого к откровенно иезуитскому оправданию средств за счет целей: оно не слишком хорошо продумано.

Лютер Тернер, полковник в отставке, который вначале пилотировал боевые самолеты, а затем дроны, предлагает другое определение, которое позволяет несколько яснее увидеть суть:

«Я твердо убежден, что нужна отвага, чтобы пилотировать дрон, особенно когда от вас требуется отнять чью-то жизнь. В некоторых случаях вы видите, как все происходит, в цветах и деталях» 253.

Чтобы стать убийцей, нужна отвага. Так или иначе, идея в том, что есть некая разновидность отваги, связанная с самим фактом убийства и наблюдения за этим в мельчайших деталях. Требуется усилие над самим собой, чтобы преодолеть изначальное отвращение к убийству и наблюдению за ним, а главное – наблюдать за самим собой в процессе.

Если суммировать аргументы этих двух пилотов дронов, мы приходим к идее о том, что мужество может заключаться в выполнении работы, которая кажется вам отвратительной.

При условии, что вы делаете это во исполнение долга и ради высших ценностей, которые сами по себе правильны и справедливы. Это просто иной способ сказать: отвага состоит в том, чтобы делать грязную работу 254.

Тем же, кто негодует по поводу столь превратного толкования слов, указывая на оруэлловское искажение их смысла, которое производит военный новояз, называя «отвагой» то, что испокон веков называли трусостью или подлостью – убивать, никогда не рискуя собственной шкурой, всегда можно ответить:

«Я не думаю, что пилоты на самом деле находятся “в безопасности” Wired и NPR сообщают, что пилоты подвержены сильному стрессу и стрессовым посттравматическим синдромам, которые сказываются на их семейной жизни. Солдаты ограждены от угрозы физической смерти, но не от ран психологических, которые не заживают» 255.

Все, что касается посттравматического синдрома, мы обсудим в следующей главе, но здесь появляется одна важная идея, развивающая и дополняющая первую: если операторы дронов не являются «отважными» в классическом смысле слова, потому что они не рискуют своей жизнью физически , они косвенным образом подвергают риску свою психическую жизнь. Не рискуя своим телом в ходе операций, они рискуют своим психическим здоровьем. Здесь мы имеем дело со специфической формой отваги, которая заключается не в демонстрации своей физической уязвимости перед угрозой насилия со стороны противника, а в демонстрации уязвимости психической в виде последствий от созерцания зрелища своей собственной деструктивности.

Эта новая формулировка, которая перемещает самопожертвование из физической сферы в моральную, позволяет наделить операторов дронов толикой как будто совсем утраченного ими героизма. Это осознанное изобретение новой военной доблести, исключительно психологического героизма.

«Солдат – это человек, ставший разменной монетой, ему досталась жалкая слава палача и жертвы», – писал Виньи 256. Солдат творит насилие и подвергается его риску; он одновременно палач и жертва. Но что происходит с исчезновением самой возможности подвергаться риску насилия?

Это последствие необратимо: теперь он всего лишь палач.

Но именно поэтому необходимо, чтобы он стал жертвой хоть в каком-нибудь смысле. Проблема в том, чтобы понять, в каком именно. Остается лишь одна возможность: он должен быть психологической жертвой принуждения к тому, чтобы стать палачом. Это условие, при котором, несмотря на всю очевидность обратного, он все еще может выглядеть в глазах общества солдатом, которым больше не является.

Как возникает тема психической уязвимости того, кто совершает насилие? Какова ее генеалогия? Исторически мы видим, как в начале XX века складывается, в виде реакции на бойню 14-18-го годов и в качестве центрального мотива пацифистского и феминистского дискурса, критика военных институтов: армии заставляют солдат совершать насилие, которое сводит их с ума, психологически опустошает, травмирует и огрубляет. Джейн Адамс развивает эту тему на международном конгрессе 1915 года в Гааге в своем докладе под названием «Бунт против войны». Она приводит свидетельство медсестры, рассказывающей о кошмарах «бредящих солдат… одержимых одной и той же галлюцинацией – они вырывают штыки из тел убитых ими людей» 257. В этом же смысле Адамс интересуется случаями, когда рядовые отказывались стрелять. «Я избавился от кошмара убивать», – говорил один из них 258. Она показывает, каким образом армии старались подавить сопротивление убийству, выдавая стимуляторы перед атакой с целью «снизить чувствительность подобных людей» 259и сделать убийство возможным. Тема солдат как жертв насилия, которое было им навязано, изначально возникла как прямая критика институтов, которые добивались подобных эффектов. То, что изначально было доводом против милитаризма, сегодня трансформируется и в новой форме служит оправданием дронизированного убийства. Именно такого рода обоснование призвано сегодня восстановить подорванную репутацию операторов дронов в глазах общественности. Раньше демонстрация психических травм солдат использовалась для протеста против их насильственной мобилизации государством, сегодня же она используется, чтобы придать новой форме одностороннего насилия героическую окраску, которой оно было лишено.

237 Цитируется по: Castex, Synthese de la guerre. P. 125.

238 John Kaag and Sarah Kreps, “The Moral Hazard of Drones”, The Stone, New York Times blog, July 22, 2012.

239 Руссо Ж. Ж. Трактаты / пер. с фр. А. Д. Хаютина и В. С. Алексеева-Попова. М.: Наука, 1969. С. 155.