Грегуар Шамаю - Теория дрона

«Он походя замечает, – комментирует его слова спецпредставитель ООН по внеюридическим ситуациям Филип Эльстон, – что мы, мол, используем либо право военных конфликтов, либо право государства на легитимную самооборону. Однако это два совершенно различных правовых режима» 410.

Эта нарочитая двусмысленность озадачила многих юристов 411. Они заставляют политиков высказать свое мнение: война или легитимная самооборона, определитесь уже с выбором.

Но если администрация отказывается это делать, то именно потому, что устранение неопределенности при обосновании их действий может иметь последствия в виде запретов на удары при помощи современных дронов или же существенного ограничения их правомерности.

Проблема в том, что они плохо вписываются в существующие юридические рамки. Для тех, кто пытается найти для них юридическое обоснование, есть всего две возможности: или же право военных конфликтов, или же «law enforcement»*** -412(что можно не совсем точно перевести как право полиции, но в более широком смысле означает «военные силы, а также силы поддержания порядка, действующие в ситуации, когда совершается насилие, не достигая при этом порога, после которого эта ситуация квалифицируется как вооруженный конфликт» 413).

Чтобы приблизиться к пониманию различия между двумя моделями, необходимо понять, чем при использовании летальной силы отличаются прерогативы солдата на поле боя от полицейского во время патрульной миссии. Тогда как первый может безнаказанно «стрелять на поражение» по любой легитимной военной мишени, второй может прибегнуть к этому только в качестве крайнего средства, в качестве ответа на непосредственную угрозу.

Разберем эти пункты более подробно:

1. Прежде всего, чем является дрон охотник-убийца как орудие «law enforcement»? В этом случае необходимо вначале попытаться задержать подозреваемое лицо, предоставить ему возможность сдаться и даже, если это возможно, сделать ему определенное предложение. Власти «не могут использовать силу помимо того, что строго необходимо для задержания, самозащиты или защиты других лиц, которые подвергаются атаке» 414. Использование летальной силы должно оставаться исключением: она разрешена только в том случае, когда является единственным способом действовать «перед лицом непосредственной и превосходящей угрозы, когда не остается ничего другого, а также времени на размышление» 415. Всякое использование летальной силы, не отвечающее этим условиям, «по определению рассматривается как “внеюри диче екая расправа”» 416.

Если удары при помощи дронов осуществляются именно в этих юридических рамках, то настаивать на том, что должно быть сделано все ради «минимизации сопутствующих потерь» 417, не имеет никакого смысла. Как если бы убивший человека полицейский, чтобы не нести ответственности за свой промах, доказывал бы, что он принял все необходимые меры для соответствия принципам избирательности и пропорциональности, установленные правом военных конфликтов. Тогда речь бы шла о категориальной ошибке в чистом виде.

Поскольку дрон полностью исключает градацию при использовании силы, он никак не может соответствовать действующему ныне крайне специфическому принципу пропорциональности в парадигме «law enforcement». Как объясняет Мэри О’Коннел: «Чего дроны точно не могут, так это соответствовать полицейским правилам использования летальной силы, которые действуют вне поля боя» 418.

Дроны, как утверждают некоторые их сторонники, представляют собой аналог пуленепробиваемых жилетов, которыми оснащены полицейские силы 419. Это эффективные средства защиты служащих государственных силовых ведомств, поэтому подобные средства легитимны. Возможно, это так, но они забывают об одном существенном различии: ношение пуленепробиваемого жилета не исключает возможности брать пленных. Тогда как для дрона охотника-убийцы подобная возможность исключена. Все или ничего: или стрелять на поражение, или воздерживаться от любого действия. Это оружие превращает летальную силу в единственную оперативную возможность. Подобная потеря оперативной способности, между прочим, проливает свет на его соответствие доктрине «скорее убивать, чем задерживать», которая сегодня официально принята в Белом доме:

«Г. Обама, – рассуждает The New York Times, – желая избежать осложнений, связанных с заключением под стражу, на самом деле решил не брать пленных» 420. В этом смысле дрон – оружие мечты. Потом можно заявить, что задержание подобным способом было «неосуществимо», забывая, что его техническая невозможность была предусмотрена заранее. «Меняю Гуантанамо на Predator» – говоря языком газетных объявлений.

2. Если невозможно следовать первым путем, всегда можно прибегнуть к плану Б: тогда мы скажем, что удары при помощи дронов объясняются правом на войну. «Разумеется, с точки зрения юридического обоснования, иронизирует Андерсон, прозвучит куда более убедительно, если мы заявим, что целились в “комбатантов”. Но сменяющие друг друга администрации, кажется, забыли принять в расчет, что все договоры о праве на войну… определяющие военный конфликт, говорят о некоторых условиях, которым необходимо соответствовать, и порогах, которые необходимо преодолеть, чтобы появилась возможность применения соответствующих правовых процедур» – условий, которые в случае военного конфликта, в том числе с негосударственным образованием, требуют «интенсивных и продолжительных боев, а также определенное место, даже если оно обозначено весьма приблизительно, а никак не весь земной шар» 421.

Дополнительная проблема: поскольку агенты ЦРУ, пилотирующие часть американских дронов, являются гражданскими лицами, их участие в военном конфликте будет военным преступлением. В этом случае персонал управления «может быть привлечен за убийство по внутренним законам любой страны, где было совершено целевое убийство при помощи дрона» 422.

В итоге оба возможных пути оказываются тупиковыми:

1) или же удары наносятся с целью «law enforcement», но тогда необходимо соблюдать предусмотренные для этого ограничения, в особенности императив соизмеримости силы – чего дрон не в состоянии обеспечить; 2) или же они обосновываются правом на войну – но тогда удары нельзя наносить в зонах за пределами военных конфликтов, таких как Пакистан или Йемен, где они тем не менее наносились.

Теперь мы лучше понимаем растерянное молчание американской администрации. Она на самом деле оказалась в весьма щекотливой юридической ситуации, столкнувшись с правовой дилеммой, когда, «с одной стороны, целевые убийства юридически запрещены вне законных рамок вооруженного конфликта, с другой же, на практике, ни одно целевое убийство не было разрешено, даже в условиях так называемой “войны” с “Аль-Каидой”» 423.