Ирина Шехонина - Творчество Т.Н.Хренникова: Исследование

Добавим, что большинство этих чудесных перлов мелодического вдохновения, без которых действительно немыслим наш современный музыкальный мир, родились в связи с кинематографом и драматическим театром. Но, родившись как фрагмент фильма, как номер из музыки к драматической пьесе, они сразу же обретали горячую любовь слушателей. А. Н. Холминов верно заметил, что некоторые из них, по сути дела, стали уже народными. При этом они, естественно, теряли свой первоначальный темброво-оркестровый наряд. Между тем в киномузыке Т. Н. Хренникова данный фактор немаловажен. Р. Н. Юренев несколько вскользь говорит об этом, ведь главное в его анализе — соотнесенность, контрапункт экранного зрительного образа и образа музыкального. Однако если расширить количество примеров, вовлечь в сферу рассмотрения другие фильмы, а также музыку к драматическим спектаклям, то станет ясным, что песенная мелодия рождается у композитора, мыслится им в органическом синтезе с тембральными красками инструментального сопровождения. Вернее здесь даже нужно говорить о целостном интонационном комплексе.

На это как-то редко обращается внимание, о чем нельзя не пожалеть. Здесь заключается, на наш взгляд, одна из причин столь важной роли, которую играет в музыке Т. Н. Хренникова единение песенно-вокального и инструментально-оркестрового элементов. Замечательный мастер мелодической кантилены, Хренников — и крупнейший симфонист.

Симфоничность мышления — одно из основных свойств таланта Тихона Николаевича. Потому, кстати, такие полюбившиеся ему темы, как шекспировскую «Много шума из ничего», как пьесу А. К. Гладкова «Давным-давно», он так или иначе приводит в сферу больших симфонически насыщенных жанров. Но симфонизм его особого рода — театрально-яркий, полный зримых образов. Вместе с тем это именно симфонизм — масштабное, полнокровное звуковое отображение действительности, ее типических явлений, процессов, развертывающихся в ней.

Примечательный факт: два первых крупнейших успеха молодого Т. Н. Хренникова связаны с симфоническими жанрами. Это Первый концерт для фортепиано с оркестром и Первая симфония. Далее в его творческом пути были периоды то более, то менее активной работы в этих сферах. Но общий итог внушителен: три симфонии, шесть инструментальных концертов, кроме того, не забудем, что симфонизм драматургии, симфонизм развития мысли — важная черта его оперных, балетных и иных партитур, связанных со словом и зрительным рядом.

У многих крупных мастеров наше пристальное внимание всегда вызывает их творческий дебют. Или, если быть более точным, первые их художественно значительные сочинения, вызвавшие заметный резонанс. У Тихона Николаевича таким дебютом оказался Первый концерт для фортепиано с оркестром. Он сразу же привлек внимание и профессионалов, и слушателей. Но вот что любопытно: при этом возникали параллели с музыкой Д. Д. Шостаковича!

Один из крупных советских музыковедов К. А. Кузнецов в своей рецензии на премьеру концерта пишет: «Кто-то из сидящих рядом со мной прошептал: «Вот вам московский Шостакович!» Действительно, у Хренникова много общего с Шостаковичем. У него та же урбанистичность стиля в отличие от Макарова-Ракитина и многих других москвичей, в чьих сочинениях мы ощущаем больше связей с деревней, с природой, с народными темами и ритмами. Хренников, как и Шостакович, остроумен и наблюдателен, с тенденцией к музыкальному экспрессионизму и музыкальным парадоксам. Но я не хотел бы, чтобы у читателей сложилось впечатление, что Хренников находится под влиянием Шостаковича; они просто оба движутся в одном направлении» (см. 14, с. 50).

А вот еще аналогичное в аспекте параллели Д. Д. Шостакович — Т. Н. Хренников теперь уже о Первой симфонии композитора, принадлежащее на этот раз перу Музыковеда М. Гринберга: «Прежде всего, в симфонии Хренникова значительно меньше, чем в музыке Шостаковича, чувствуется влияние западных, «современнических» традиций. Поэтому тот «дух отрицания», те элементы сарказма, иронии и гротеска, которые так сильны в творчестве Шостаковича, у Хренникова дают себя знать значительно меньше и, во всяком случае, не составляют наиболее характерных и доминирующих черт этой симфонии. Музыка эта поэтому здоровее, в ней больше непосредственности. По сравнению с Шостаковичем в симфонии Хренникова нет тех огромных масштабов, которые так пленяют в музыке Шостаковича. Нам представляется, что Хренников стремится к большей углубленности, к большей внутренней наполненности своей музыки» (см. 14, с. 60).

Если оценка М. Гринберга не вызывает никаких возражений и поражает точностью оцерок в ракурсе полувековой временной дистанции, то в высказывании К. А. Кузнецова не все бесспорно. Конечно, Т. Н. Хренников-композитор остроумен и наблюдателен, но склонности «к музыкальному экспрессионизму и музыкальным парадоксам» он и в Первом фортепианном концерте и в последующих произведениях в сколько-нибудь ярко выраженной форме не обнаруживал. Да и творчество Т. Н. Хренникова и Д. Д. Шостаковича проходило в дальнейшем по путям индивидуально-отличным, а вовсе не параллельно-близким. Однако предвидеть будущее развитие яркого своеобычного таланта — задача сложнейшая. Импульсы его во многом оказываются имманентными и непредсказуемыми. Здесь же важно иное: само сопоставление двух крупнейших талантов молодого тогда поколения советских композиторов, верное ощущение напряжения творческой силы, исходящей от того и от другого. Вообще же, если уж говорить о взаимосвязях, о преемственности традиций, а также о влияниях старших мастеров, то по отношению к классике советской музыки первым в этом отношении следует назвать С. С. Прокофьева.

Прокофьевские ритмы, прокофьевская скерцозная острота, динамика токкатных эпизодов и его же хрустально-прозрачная, хрупкая, нежная лирика в индивидуально претворенном преломлении, в своеобразных «интонационных отзвуках» нередко ощутимы в хренниковском симфонизме. Характерно, что и сам Тихон Николаевич многократно подчеркивал уникальные масштаб и силу прокофьевского гения.

Среди его оценок творчества С. С. Прокофьева есть и такие, которые прямо говорят о том, сколь важное значение он придает ему в решении едва ли не сложнейшей проблемы музыки XX века — создания современной мелодии, вобравшей все интонационное богатство прошлого и новаторски развивающей его: «Вот возьмите, например, творчество Прокофьева. У него в основе всего мелодическое начало. И что изумительно, это мелодическое начало, очень красивое, тонкое, проникновенное, всегда у него несет ярко национальный характер (независимо от формы и жанра произведения). Это классический пример. И, если вы хотите понять природу подлинной песенности в музыке XX века, обратитесь прежде всего к Прокофьеву — сонатам, симфониям, инструментальным концертам, кантатам, операм, балетам» (см. 14, с. 250).