Илья Эренбург - Золотое сердце. Ветер

Говорит вот этот парень и та старуха, и вся толпа.

Я только труба.

Говорит ветер с каменной Сьерры.

Там вопит пастух в грубой козьей шкуре,

Как я — носитель новой веры,

Апостол бури.

На моей щеке ледяное дыханье Сибири…

Ползет из Сахары сирокко душный и трепетный…

О, как много ветра стало в мире!..

Диего.

Ты смеешь говорить…

Гонгора.

Нет, не я, только ветер.

Альда.

Все это так страшно… мне кажется порой, что он пророк…

Диего.

Юродивый иль ловкий демагог.

(Про себя)

Я не могу. Пусть это безумье. Не знаю.

Кто-то во мне подымается грозный, нечаянный.

Их много — я один. Все равно. Пусть конец.

Я молчать не могу. Ветер и во мне.

(Толпе)

Рабы, вы прах, вы пыль! На миг вы возмутились,

Чтобы потом на землю пасть. Все это так старо…

Я слабый человек, но я кричу: «да здравствует король

Леона и Кастилии!»

(Смятение. Враждебные крики. Толпа обступает Диего)

1-ый повстанец.

Провокатор!

2-ая барышня.

Мадридская собака!

Педро (заглядывает в лицо Диего) .

Ах! это Диего Романьес, главарь аристократов…

Прохожий.

К стенке! куда ты, куда!..

Педро.

Он умрет, как враг народа, но нельзя ж без суда.

Прохожий.

Мы слишком долго ждали!

Педро.

Граждане подождите полчаса — ведь суд простая формальность.

Прохожий.

Мы не можем ждать! смерть роялистам!

Нищий.

Вот-вот сейчас выстрелят!

Педро.

Гражданин Гонгора, по моему его придется увести —

Опасны эти бредни.

Гонгора.

Ведите!.. Устоять он думал на моем пути…

Вот крест… о, если бы последний!..

(Диего уводят. На сцене остается Гонгора, Альда и на ступенях балкона нищий)

Альда.

Скажите, что они сделают с братом?

Гонгора.

Ах, это ваш брат!.. не знаю…

(За сценой голоса: «Смерть, смерть аристократам!»)

Альда (про себя) .

Зачем я здесь, с этим сумасшедшим?

Просить некого, говорить нечего…

А ноги будто приросли к этому камню…

Уж я — не я… кто-то несет нас… играет нами…

(Гонгоре)

Что они сделают с братом?

Гонгора.

Я уж сказал… суд, строгий суд народа, должная расплата…

Альда.

За что? за прямоту? за то, что он толпе не льстит?

Гонгора.

За то, что мы летим, а он стоит.

«Да здравствует король» —

Это грязное захватанное серебро,

Придворные, вино из Хереса, а у голодной матери,

Младенец тянется к груди иссохшей… слабее… слабее…

Берегитесь! тысячи мертвых младенчиков синими ручками схватят

Это нежное кружево на вашей девичьей шее.

Девки из порта, которые спят каждую ночь с дюжиной матросов,

Грузчики, что плюются кровью, надрываясь,

Скорняки, вшивые, мозолями, как гнойной корой, обросшие…

Впрочем, это вас мало занимает!..

Ваш брат хотел «восстановить порядок»…

Для нас это виселицы, для вас заслуженный отдых, балы и награды.

Он знал одно: на помощь банды короля идут.

Придут ли? Посмотрим!.. теперь пусть узнает наш суд!

Альда.

Никто из нас не знает, что впереди.

И кто вам дал право судить?

У каждаго своя правда, каждый Господа по своему славить.

Почему вы уверены, что только ваш путь — правильный?

Гонгора.

Был рай Христа в голубеньком небе с розовыми ангелочками,

А ваш брат устраивал еще собственный рай — чего лучше —

За бутылкой ликера, с танцовщицей, ночью…

Один рай для жизни, другой, Христов, на всякий случай…

Наш рай — дорога в край,

Куда нельзя никогда придти,

Нет рая выше, чем борьба за рай,

Нет счастья слаще, чем всегда идти.

Альда.

Но если люди в этот рай не захотят?

Что, если им милей привычный с детства ад?

Гонгора.

Я их заставлю! я сожгу их затхлый дом.

Слепцов надо в рай загонять бичом!..

Альда.

В рай загонять?.. вы не смеетесь?.. О, как я тебя ненавижу!..

(Идет к нему, всходит на ступени веранды)

Но отчего меня влечет к тебе, и ты все ближе?

У тебя твоя правда, не моя, другая… ведь есть тысячи правд.

Может быть, я ее узнаю, не теперь, потом, отстрадав.

Гонгора.

Мне жаль вас, ваш отец академик, верно профессора и адвокаты няньчились с вами,

Но бедны и темны, как наша Испания.

Вы не знали движенья, волненья, творческих мук.

Вы как земля, которую еще не взрезал плуг.

Читаете «Подражанье Христу», вас убаюкивают монахи хитрые —

Ученики проклятых инквизиторов…

Альда.

Вы мне напомнили… У нас в галерее есть старый портрет,

Вы так на него похожи,

Тот же дикий рай в глазах, жестокий свет,

Такие же руки ропотные и тревожные…

Гонгора.

Кто ж мой двойник? беспечный поэт? каторжник? иль шалый капитан?

Альда.

Главный Инквизитор отец Хуан.

Гонгора.

Я?.. Инквизитор?.. нет! послушайте… лицо порой обманывает:

Вот вы непохожи на светскую даму.

В вас тот же огонь… вы могли быть с нами.

Но вы — донья Альда Романьес.

Враги!.. а меня к вам что-то тянет…

Прощайте! Я — «вождь разбойников», вы — добродетельная роялистка,

Наш разговор может показаться подозрительным.

(Подает руку)

Альда (про себя) .

Какие руки!.. летучий пламень…

(Громко)

Скажите, неужели вы б могли вот этими руками?..

(Входит Педро)

Педро.

Гражданин Гонгора, там девять заговорщиков поймали,

Вас ждут в Верховном Трибунале.

Гонгора.

Иду. (Альде, подымая руку) Да! вот этой рукой!

Прощайте!

(Уходит)

Нищий.

Ветер то какой!

Альда.

Ушел. Трибунал. Что будет с Диего?

Брат или враг? недруг иль друг?

Все мы в ночи друг друга не видим, сирые, бедные,

Огоньки на ветру…

Нищий.

Христа ради, одну монету.

(Альда дает монету)

Пять песетов!

(Разглядывает ее)

Король, наш добрый старый король, где ты?

Ах, госпожа, если бы вы родились на пятьдесят лет раньше.

Как было тихо, хорошо в нашей Испании.

Все короля любили, молились и жили спокойно,

А хлеб! ведь хлеб ничего не стоил!..

Альда.

Как странно!

Я ненавижу этих повстанцев!

Я ненавижу их песни — хула и злоба — в каждом слове.

Я ненавижу их флаг — он пропитан еще теплой кровью.

Они не люди, они не плачут, и по-ребячьи не смеются,

Я их ненавижу! Я ненавижу революцию!

Но это так странно — ты испугаешься —

Я сама себя не понимаю —

Я рада, что живу в это время,

Когда жить не под силу,

Что вот эта ночь осенняя