Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Особое внимание пришлось уделить полученным от Любарта шести селам, расположенным по границе с Владимирским и Холмским уделами.

И все же, пока Дмитрий разбирался с хозяйством, гром, хоть и не неожиданно, все-таки грянул. Его позвали на Большой совет. Раньше его на такие советы не приглашали. Теперь, видно, понадобился. Гонец потребовал князя в Вильну, «не мешкая», к 12 октября 1360 года, то есть через неделю.

Дорога оказалась скверной, Дмитрий приехал в Вильну утром 12-го и не успел ни оглядеться, ни приготовиться. Любарт, единственный, кто мог сейчас подсказать линию поведения, не отыскался, а Дмитрия, успевшего только помыться и переодеться с дороги, потащили во дворец, даже не дав перекусить, да что там — даже дух перевести.

«Как на судилище...» — Князь вспомнил свой конфликт с рыцарем в Мальборке, сердце совсем упало, он даже удивился. И разозлился. А разозлившись — успокоился.

Когда ввели к Олгерду, ему все стало ясно, вихрем метнулось в голове множество замет и осталось глупое: «покормим, а потом зарежем».

Это не была аудиенция, не был совет, это был пир, но особый. За столом не было никого, кроме князей Гедиминовичей. Олгерд, отец, Любарт, Евнутий, сыновья Олгерда: Андрей, Константин, Дмитрий, Владимир; сыновья Кейстута: Патрикий, Воидат, молоденький Витовт, братья (брательнички, мать вашу!): Константин, Юрий и Александр; сыновья Любарта: Дмитрий, Михаил и Иван; сын Евнутия Михаил.

Но прежде всего бросился в глаза Кейстут.

«Выкарабкался, значит, все-таки! Козел — седые яйца!» — неожиданно обрадовавшись (вступится, чай, за спасителя-то, ежели что), подумал Дмитрий. Вышел на середину залы перед Олгердом, поклонился:

— Здрав будь, Великий князь! Здрав будь, отец! Здравы будьте, дядья и братья!

— Здравствуй, здравствуй, — за всех ответил Олгерд, — проходи, садись, — указал место, — подкрепимся, повеселимся, порадуемся освобождению брата нашего, Кестутиса, да побеседуем.

Князья загомонили, Дмитрий сел, куда было указано, рядом с Андреем Олгердовичем, замечая на себе внимательные, любопытствующие взгляды молодых Гедиминовичей.

Олгерд поднял чашу:

— За здоровье и благополучное возвращение любимого нами Кейстута! Пусть будет он здоров и счастлив, пусть всегда будет с ним удача!

— Пусть!!! — вскрикнули все и поднялись, потянулись чокнуться с Кейстутом. Встал и Дмитрий, оглядываясь с интересом, стараясь побыстрее всех запомнить.

Олгерд пригубил и сел, остальные выпили до дна. Дмитрий, нисколько не обольщаясь, помня, что скачала «порадуемся», а потом «побеседуем», тоже лишь макнул усы в вино. После тоста напряжение торжественности и напыщенности за столом упало.

Андрей, сосед, с которым Дмитрий раньше вовсе не общался, лишь видел его дважды на официальных приемах, смотрел как старый знакомый, дружелюбно, улыбался в усы. Пододвинул даже поднос с жареным гусем:

— Отведай-ка, вот этого, брат. Язык проглотишь!

— Спасибо.

— А чего не пьешь?

— Со старших пример беру.

— Хыхх! С него пример брать — с тоски помрешь за столом.

— А не брать — так под столом?

— Ха-ха! Верно. Меру надо знать, а?! Как древние учили.

— Древние? — Он внимательно смотрит на Андрея, тот опускает глаза. Дмитрий спохватывается, отворачивается — Андрей ему нравится. Доброй улыбкой, без подковырок, видом, как-то так, просто нравится. Да еще о древних помянул...

— Древние мудрые были люди, не нам чета...

— Да уж... Ты ешь, ешь.

Дмитрий откусывает, и тут только вспоминает, как голоден. Поднялся Кейстут:

— Спасибо вам, братья, за заботы ваши! Тебе, Олгердас, и тебе, Кориатас, особо. Сидеть бы мне на цепи еще черт знает сколько, если б не вы. За вас! За семью нашу дружную! За то, чтобы дети наши и внуки так друг друга держались, как мы. Пока мы вместе, Литва непобедима! Пусть же стоит она вовеки!

— За Литву! — кричат все, пьют. Разговор за столом громче. Только Олгерд сидит молча, ест мало, постреливает глазами то в одного, то в другого, — Дмитрий, настороженный, готовый к головомойке, а может, и к расправе, все это хорошо видит.

— Ну, каково же тебе жилось там, в Мальборке, Кестутис? — громко спрашивает Любарт, — расскажи.

— Да хреново. Сначала с месяц вообще в цепях в сыром погребе держали, грозились казнить со дня на день. Разговаривали мало. В самом начале кто-то из магистров пришел, даже письмо на выкуп писать не предложил. Только спрашивал, что мы дальше делать собираемся. Видно, все-таки здорово мы их тогда напугали. Сперва Бобренок, а потом еще я...

Встала короткая неловкая пауза. Все взглянули на Дмитрия, который поспешно занялся гусиной ногой.

— ...ну я ему сказал, что собираемся брать Мальборк. Он посмеялся. Но как-то слишком громко. Потом ушел. И все. Недели через две монах приперся. Начал канючить в свою веру. Тогда, мол, спасу не только душу, но и тело. Намекнул, значит. Обругал я его, как умел, по-немецки, и он ушел. А меня опять на цепь. И — готовься! Спрашиваю — как? Голову отрубим, говорят. Я же пленный, говорю, а вы рыцари. Потому и отрубим, говорят, что рыцари, а так давно бы уже повесили.

— Да, весело... — протянул Евнутий.

— Веселей некуда... Потом про казнь вроде замолкли. Потом цепи сняли и из погреба вытащили. Потом этот Иоганн появился. А уж как от него про Кориата услыхал...

— Какой Иоганн?!! — вскрикнул Дмитрий и впился глазами в отца. Кориат улыбнулся:

— Тот, тот самый... Я тебе после расскажу, — и приподнял ладонь, мол, не высовывайся, потому что от этого вскрика все вновь уставились на Дмитрия. Он опять поспешно уткнулся носом в тарелку: «Так, значит, и спасением ты в чем-то мне обязан! Жаль только, что, наверное, не догадываешься! Надо отцу сказать! Пусть объяснит, кто его спас. А как же он смог? И что с ним самим сталось? Ах, Иоганн, Ваня, святая душа!»

— Кориат у нас по немцам гроссмайстер! — улыбается Олгерд, и все смеются.

— Я у вас с этими немцами... — Кориат весело крутит усы, — смотрите, не попадайтесь никто больше, а то сопьюсь, верное слово — сопьюсь.

— Принесите ему квасу, — кричит Олгерд, и весь стол хохочет. Кориату действительно приносят огромный жбан квасу, что порождает новый взрыв хохота, но Олгерд знаком отпускает не только принесшего квас, но всех слуг, и за столом устанавливается напряженная тишина.

Олгерд выдерживает долгую паузу:

— Я собрал здесь всю семью, чтобы договориться. Уточнить отношения. Снять все неясности, которых накопилось много. И обговорить будущую политику.

Опять долгая пауза.

— Все вы князья. Все вы хозяева своих земель и людей. И права ваши святы. Но когда идет война, общая война, предводитель должен быть один.

— Кто же спорит! — простодушно откликнулся Кейстут.

— Никто не спорит, но никто и не исполняет! — Олгерд раздраженно хлопнул ладонью по столу и поднялся.